В освоении Космоса Федоров первым увидел глубокий гуманистический смысл. По его мнению, отрешение от земных забот и беспрестанных конфликтов, переключение внимания и усилий на выход в межзвездное пространство избавят человечество от угрозы постоянных наземных войн (что, кстати, не подтвердилось: осуществление космических программ в середине XX века шло в русле подготовки к ракетно-ядерной войне). Кроме того, развитие космического чувства и направленность его на «реальный переход в иные миры» — вернейший залог избавления людей от вредных пристрастий вроде пьянства и наркомании.
Москва полна соблазнов, но они, разумеется, не для тех, кто живет на 3 копейки в день. Циолковский — в те годы горячий почитатель Шекспира — вряд ли посещал московские театры (не столько даже из-за безденежья, сколько из-за глухоты). «Я, например, в театре за всю жизнь был всего два раза, да и то ничего толком не расслышал», — говорил впоследствии он. В зрелые годы, уже в Калуге, в доме своего друга П. П. Каннинга, он запросто общался с примадоннами гастролировавшего театра. Тогда же любил посещать и старался не пропускать выступления духового оркестра в городском саду. Возможно, эта привычка выработалась ещё в Москве, где подобных увеселений городской публики было гораздо больше.
Правда, где именно жил длинноволосый юноша (волосы он тоже не стриг из экономии) и в каких парках мог слушать выступления бравых московских трубачей — долгое время точно установить не удавалось. Биографы так и писали: московский адрес Циолковского неизвестен. Иногда добавляли: где-то в районе Марьиной Рощи. Оказалось — совершенно в другом месте. В 1966 году впервые были изданы воспоминания журналиста и писателя Константина Николаевича Алтайского (1902–1976), который долгое время жил в Калуге и с 1926 по 1933 год регулярно общался с великим старцем, выспрашивал его о былой жизни и по горячим следам записывал услышанное (вроде как знаменитый Эккерман после разговоров с Гёте или врач Маковецкий после ежедневных встреч со Львом Толстым — с той только разницей, что происходило это не каждый день).
В итоге, спустя тридцать три года, появился рассказ, написанный со слов Циолковского, где упомянуто место его проживания в Первопрестольной — Немецкая улица (нынче она носит имя революционера Николая Баумана), довольно оживленный район, откуда когда-то вела дорога в историческую Немецкую слободу. Сам же Циолковский поведал и историю о том, как он там поселился. Отец снабдил сына рекомендательным письмом к давнему знакомому, содержащим просьбу помочь с размещёнием. Но рассеянный юноша потерял это послание и оказался один на один с огромным незнакомым городом — да ещё ночью. Извозчик долго возил притихшего седока по пустой и темной Немецкой улице (ее название он, слава богу, помнил) и наконец сжалился над незадачливым гостем — отвез его к хозяйке прачечной, у которой только что съехал постоялец. Там Циолковский и поселился в крохотной комнатушке, почти на три года ставшей его кабинетом, спальней и, что особенно важно, лабораторией. Сюда он, к ужасу хозяйки, притаскивал колбы, приборы, химикалии, разного рода оборудование и приспособления для опытов или же просто металлолом. Но женщина, к счастью для отечественной науки, оказалась незлобливой и в конце концов махнула рукой на чудачества нескладного верзилы. Тем более что большую часть времени он проводил в библиотеке.
Выбор района, где поселился Циолковский, вообще-то был не таким уж и случайным. Исследователи его жизни и творчества установили, что он приехал в столицу, чтобы поступить в техническое училище. В архивной записи, касающейся учеников, выбывших из Вятской гимназии до окончания курса, значится и Константин Циолковский. Напротив его фамилии указана причина, по которой он покинул гимназию, — «для поступления в техническое училище». Теперь это — всемирно известное Высшее техническое училище (ныне — университет), после революции ему было присвоено имя Николая Баумана.
Ко времени приезда Константина в Москву имевшее в недалеком прошлом статус ремесленного училище было преобразовано в высшее учебное заведение. Однако при училище существовало подготовительное отделение, куда по конкурсу принимались учащиеся от 12 до 16 лет. Что, помимо глухоты, помешало Циолковскому поступить хотя бы на подготовительное отделение технического училища, которое уже в наши дни сделалось кузницей кадров отечественного ракетостроения, — теперь сказать трудно. Так или иначе, он сделал ставку на самообразование…