Циклопы. Тетралогия

   И иссушающее душу одиночество! осенний пейзаж подсвеченный единственным фонарем. И тот застыл на общей улице.

   За спиной Завьялова Иннокентий шептался с собакой. Мелькнула мысль:"А как бы я воспринял этот дом, и сад, не будь во мне Льва Константиныча?.." Борис давненько не бывал на старых, заросших лопухами дачах. Еще со времен сопливого отрочества, когда дача Лели выглядела похоже.

   Но сейчас там - каменные стены, стриженные лужайки, соседи сплошь - богема, знать. Борис как будто в детство окунулся.

   И одновременно в старость. В кладбищенской ограде одиночества и золотых березок.

   "Чего застыл? - глухо проворчал внутри Завянь пенсионер. - Зови гостей, питаться будем".

   Когда Завьялов выставил на стол перед Кешей и Жюли, вспоротую простецким консервным ножом банку кильки в томате, с интеллектуальными путешественниками произошел: культурный шок.

   Чинно рассевшийся за столом - гость-гостем, Иннокентий, поглядел на выставленное содержимое, сглотнул:

   - Мы это будем - е с т ь?

   - Нет, блин. Мы, типа - выпьем.

   "Ты видел, Константиныч, а?! Собака на столе - нормально. А килька в соусе - не комильфо!"

   Но впрочем, Боря вредничал. Вид собственного тела, усевшегося барином отужинать в гостинной, невероятно раздражал!

   - Вставай давай, Капустин! У нищих слуг нет!

   Тело-Иннокентий встало из-за стола с единственным блюдом - мешанины из томата с рыбкой, и бодро поскакало на кухню, не преминув укорить Завьялова за вредность:

   - Так сразу и сказали бы! "Пойдемте, Иннокентий Аскольдович, на кухню, помогать". Я б сразу и пошел!

   - Ты еще и "Аскольдович"? - негромко хмыкнул Боря. Распахнул перед путешественником забитый снедью генеральский холодильник, вытащил оттуда баночку с печеночным паштетом: - На. Неси жене. У нее желудок нежный, буржуями избалованный.

   Кеша повертел крохотную баночку в руках, наморщил ум и физию...

   Завьялов отобрал затейливый для Кеши предмет, одним движением вскрыл крышку из фольги...

   Через три секунды Аскольдович влетел обратно на кухню с воплем:

   - Борис Михайлович!! Она... Там все... Борис Михайлович, Жюли съела банку т о г о кошмара!!!

   - И что? - невозмутимо, продолжая кромсать кухонным тесаком докторскую колбасу, спросил Завянь.

   - Она ж отравится!!

   - Переживет. Вот, бери тарелку с колбасой, неси, пускай закусит.

   С трапезой покончили на одном дыхании. Боря-генерал дожевывал практически на ходу, налаживая в кабинете компьютер для общения с Жюли.

   Жози, противненько рыгая рыбой, - наблюдала. Назначенный дежурным по кухне Капустин убирал тарелки со стола.

   Не будучи уверенным, что путешественница из далекого будущего знает, как совладать с ископаемым компьютером, Завьялов объяснил собачке, куда нажать, чтоб вышли буквы.

   Крошечная Жози окатила генеральское лицо чисто женским высокомерием-призрением. Ловко процокала когтем по "клаве", на мониторе появилось "МЕРД".

   "Что за фигня?" - расстроился Завьялов. Собачка ничего не поняла?!

   "То не "фигня", Борис - "дерьмо". Но только по-французски", - задумчиво ответил Константиныч. - Зови Капустина, пусть прекращает мыть посуду".

   Когда обрадованный снятием повинности дневальный заскочил в генеральский кабинет, Жюли-Жози рассержено тявкнула. Кеша понял моментально.

   - Борис Михайлович, Жюли - француженка. У нее трудности с кириллицей. Вы не могли найти бы для нее агрегат с латинским шрифтом?

   Завянь вздохнул, нажал на кнопочку:

   - Прошу, мадам Жюли. Осваивайте "агрегат".

   - Уви, уви, - залопотал Капустин, подсел к жене, стоявшей всеми лапами на столе перед клавиатурой.

   Пошла - работа. Муж спрашивал - на русском и французском, жена - рычала.

   Завянь, по просьбе Константиныча, пошел перекурить на свежем воздухе.

   Чего торчать за Кешиной спиной? Он и так - сплошной комок истерики. Направление ему - определили. Жюли толковая особа, ответит и на то, что муж спросить забудет.

   "Борь, как ты думаешь..., я смогу спрятать на даче записочку с упоминанием? На видном месте".

   Завянь не знал, что говорить. Пенсионер со стертой памятью лишится стрежня, поддерживающего существование, основы, сути бытия. Начиная работу над мемуарами, старик, при помощи воспоминай прошлого - за жизнь цеплялся.

   Какое уж тут "творчество"? Тоска одна.

   "Лев Константинович, у вас есть дневники. Они помогут восстановлению памяти".

   "У "тебя", Боря, у "тебя".

   "Простите... Прости, Лев Константиныч".

   Напомнить, что после исчезновения из его тела "омолодителя", пенсионер почувствует себя на много лет моложе, крепче, здоровее? Что надо бороться с обстоятельствами, делать из лимона лимонад.

   Но надо ли оно ему? Молодое тело без воспоминаний о Любушке-голубушке?..

   "Лев Константинович. Жюли и Иннокентий сейчас сражаются за свое будущее. За судьбу детей..."

   "Я понимаю..., - грудь Завьялова разорвало от горестного вздоха. - Но как-то..."

   "Что "как-то"? - довольно жестко оборвал Завьялов. - Подохнуть в мерзлой яме - лучше?! Зарыться в безымянную могилу для бомжа? Вы останетесь в с в о е м т е л е, Лев Константинович! Даже со мной внутри - в своем!"

   "Ты прав, братишка. Тебе во сто крат хуже. Прости за стариковское брюзжание".