Циклон с востока

Красивая была деревенька Березово. И название красивое, и высокий яр над рекой, на котором красовались стройные кучерявые березки. Здесь, на яру, деревенька и стояла. Ладная да ухоженная. Видать, народ работящий тут жил. Сосновский стоял над обрывом и любовался здешними видами. И вправду говорит народ, что в таких местах благодать ощущаешь, на душе спокойно и радостно. И совсем бы хорошо было, кабы не война, кабы не горе людское, которое и деревеньку затронуло. И мужиков в ней нет, все ушли на фронт. Вот и стоит в тишине деревенька Березово, малолюдно тут, а говорят, раньше гармони не утихали летними вечерами.

Сосновский шел по погосту, всматриваясь в могилы. Здесь на берегу под березками не одно поколение упокоилось. И много свежих могилок. Помирают люди. Два десятка могил были со звездами. Видать, фронтовики, что возвращались покалеченными да больными, помирали в родной деревне, на своих постелях. И их война догнала, несмотря на то что за тысячи километров от нее уехали.

Вдоль крайних домов шел молодой мужчина. Один рукав фуфайки заткнут в боковой карман. Валенки, шапка меховая с подпалинами. Щетина с проседью на лице, а ведь мужичку и сорока еще нет. Молодой еще. Он пацаном был, когда тут этого офицера убитого хоронили, здесь отлеживался и Захар Рубцов. Увидев Сосновского, мужчина махнул рукой и свернул по протоптанной дорожке к кладбищу.

— Это вы меня искали, что ль? — сипловатым баском осведомился он, пожимая руку Михаилу.

— Я, — Сосновский ответил крепким рукопожатием. — Меня Михаилом зовут. А вы, видать, тот самый малец Николка, что видел, как офицера хоронили?

Мужчина посмотрел на старую могилку, почерневший крест, на котором еле заметные вырезанные буквы сливались с трещинами в древесине. Больше двадцати лет прошло уже. Подошел к кресту, задумчиво смахнул с него снег, потом сунул за пазуху рукавицы и полез за кисетом. Сосновский поспешно достал папиросы, открыл пачку и протянул. Мужчина с солидным видом кивнул, взял папиросу, прикурил от зажигалки Михаила и медленно затянулся.

— Вы здесь были, когда хоронили этого офицера? — спросил Сосновский. — Красивое сочетание — Андрей Павлович Заманский. Каким он был, это царский подпоручик Заманский? Мне, судя по имени, отчеству и фамилии, он видится высоким стройным, с тонкими усиками и лихо заломленной форменной фуражкой на одну бровь.

— Обычный, — пожал плечами мужчина. — Мертвые все выглядят одинаково. Я уж в том возрасте, когда мне лет десять было, успел на убитых наглядеться.

— Но все-таки? — не унимался Сосновский. — Молодой, старый? Высокий, низкий, плечистый, щуплый. Ну, там волосы какие, усы?

— Черт его знает, — почесал солдат в голове. — Не помню уж точно. Столько убитых прошло перед глазами за ту войну и за эту. Вон, руку свою оставил там. Но не показалось мне ничего такого, как вы тут описываете. Не сказал бы, что молодой. Может, как я сейчас. Но плечистый. Это точно. Рубаха у него порвана была, так грудь что твой барабан. И руки с широкими ладонями. Это я хорошо запомнил почему-то. Как у моего отца руки, подумал тогда. Батька-то с Гражданской домой так и не вернулся.

— Любили отца? — Сосновский решил зайти к своему вопросу с другой стороны.

— А как же. В крестьянской семье у пацана батька первый авторитет. И похвалить, и пожурить, и ремнем вытянуть. Все просто, понятно и доходчиво. Делай как я, и все будет хорошо и в доме, и в поле. Помнится, смотрел я на широкие ладони отца, мозолистые, твердые, а какими они могли быть добрыми, когда он меня хвалил за что-то и по голове гладил этими ладонями.

— Значит, увидели руки этого человека и руки отца вспомнили, — задумчиво подвел итог Сосновский. — Понимаю.

Крапивин приехал уже к ночи. У дверей, раздеваясь, долго чертыхался, запутавшись в портупее. Наконец повесил на вешалку шинель, облачился в ремни с кобурой, расправил под ремнем складки. Быстро руками провел по волосам, разглаживая их от лба назад, и подошел к Сосновскому.

— Похоже, что ты прав, Михаил, — сказал Крапивин. — Смотри, что я тебе привез.

Расстегивая на ходу командирский планшет, он подошел к столу и бросил на него небольшой пакет из плотной оберточной бумаги. Сосновский встал рядом и уперся кулаками в стол, с интересом глядя, что же привез начальник управления. Михаил был согласен с Крапивиным. Чтобы подозревать, да еще получить санкцию начальства на задержание и допрос председателя райисполкома, нужны серьезные основания, серьезные подозрения. И тут полковник приехал сам, отложив другие дела. И когда бумага была наконец развернута и показались фотоснимки, Сосновский понял, что интуиция его не подвела. Не ошибался он.

— Смотри. — Илья Валерьевич взял первый снимок, на котором на лавке под деревом на фоне цветущих кустов сидели в белых нательных рубахах несколько мужчин бравого вида. — Июнь тысяча девятьсот шестнадцатого года, Галиция. Бравичский военный госпиталь. Молодые офицеры, герои Брусиловского прорыва.

— Среди них есть Заманский? — Сосновский взял из рук полковника фотографию и стал рассматривать нечеткие лица людей.