Цифровой журнал «Компьютерра» № 203

Сынок Кайл бкем-нибудьольшую часть свободного времени мастурбирует над журналом «Big and Wet», зависая на растяжке из шарфа, привязанного к спинке кровати (добро пожаловать в асфиксофилию). В школе он ни с кем не дружит, всех ненавидит, всех поливает грязью (своих одноклассников именует не иначе как качками-дегенератами, шлюхами и гомиками). Предел мечтаний: повторить капрофагические экзерсисы, подсмотренные в немецком порно (гениальный диалог с приятелем на эту тему: «— У тебя что, чувак, проблемы? — Живи ты в Европе, так бы не говорил! Европейцы более открыты, не то что эти зажатые американцы. В Германии это обожают! — Мы с тобой не в Европе, и мне это не нравится. — Знаю, это потому, что ты гомик! — Это же гадость! — А я это сделаю с . Будет сосиска в тесте!»).

В один прекрасный день Кайл не подрассчитал и задохнулся в петле, струмя бамбуку. Папа-графоман, убитый горем (ещё бы: так упустить собственного ребёнка!), перетащил юного онаниста в шкаф, подвесил к перекладине, набил на компьютере якобы прощальную записку Кайла, распечатал на принтере и имитировал самоубийство.

Процесс мифологизации и превращения юного мизантропа-рукоблудника в почти что национального героя в фильме Голдсуэйта воспроизведён с такой аутентичностью и правдоподобием, что хочется кричать от восторга. Здесь в чистом виде проявляется творческая гениальность режиссёра, который, судя по кульминации сюжета, понятия не имеет о механизмах социальной мифологии, однако на интуитивном уровне воспроизводит внешние признаки массового помешательства с предельной достоверностью.

Ланс Клейтон, подхваченный волной мифологической героизации своего чудовищного ребёнка, пишет сборник пошлых сентенций, который выдаёт за «дневник Кайла». Дневник издают, и он становится национальным бестселлером. Ланса приглашают на популярнейшее федеральное ток-шоу, где он умелым вживанием в роль убитого горем отца гениального и не понятого миром ребёнка доводит мифологический культ до уровня массовой истерии. 

Лучшие издатели страны выстраиваются в очередь, чтобы купить право на переиздание «дневника Кайла», а библиотеку колледжа переименовывают в честь enfant terrible, которого при жизни все ненавидели. В этот момент Ланс Клейтон решает разоблачить аферу и делает публичное заявление: Кайл жизнь самоубийством не кончал, а пал жертвой асфиксофилии, никаких предсмертных записок не писал, равно как и своего дневника: всё это было подделано отцом для спасения чести несчастного ребёнка-извращенца.

После сенсационного признания Ланс Клейтон испытывает катарсис, очищается от лжи (как ему кажется), возвращает в общество правду и получает возможность вернуться к графомании и снискать публичную славу не подделками дневника сына, а творчеством от своего имени. 

Эта кульминация, на мой взгляд, является самым интересным элементом фильма Голдсуэйта. Потому что она не только безумна и бессмысленна, но и демонстрирует во всей красе беспомощность режиссёра перед собственным — потрясающим! — сюжетом. Забавно, что все кинокритики как один дружно применили к развязке фильма такие формулировки, как «протест против лжи в обществе», «борьба за правду и справедливость» — и прочие риторически яркие, но метафизически глупые фигуры речи. 

 Зачем Ланс Клейтон разоблачил прекрасную схему, которую сам же выстроил? Критики говорят: из-за угрызений совести. Я категорически не согласен с такой мотивацией! Папа Ланс вскрыл свой обман потому, что приревновал своего покойного сына к славе! Писателю-графоману стало горько и обидно оттого, что он написал пять романов под своим именем — и все они были отвергнуты издательствами. А теперь, когда он же написал дневник от имени сына, все ринулись его издавать. Какая несправедливость! 

Поэтому — плевать на огромные деньги, плевать на тысячи и тысячи юных американцев, которых «дневник Кайла» уберёг от петли, плевать на радикальное исправление настроений в школе! Правда важнее! Так считает Ланс Клейтон. Считает потому, что режиссёр Роберт «Бобкэт» Голдсуэйт в мифологических конструкциях не видит ничего, кроме лицемерия, достойного издевательской пародии. Какую и снимает под именем «Самого лучшего папы».

Между тем в фильме Голдсуэйта мы становимся свидетелями волшебного таинства, какое часто случается с хорошими произведениями искусства. Таинство заключается в том, что произведение преодолевает тенденциозный замысел демиурга и начинает жить самостоятельной жизнью — гораздо более глубокой и содержательной, чем прокрустово ложе, в которое демиург пытался своё детище упаковать.