Цифровой журнал «Компьютерра» № 176

Компьютерра 03.06.2013 - 09.06.2013

Колонка

Голубятня: Суперпрагма Пятой печати Сергей Голубицкий

Опубликовано 07 июня 2013

И когда Он снял пятую печать, я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели. И возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка Святый и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на Земле за кровь нашу? Откровения Иоанна Богослова, 6:9-10

О «Пятой печати» (в оригинале по-венгерски «Az ötödik pecsét») мне хотелось написать давно, потому как фильм этот сидит занозой в моей душе с самой юности (впервые довелось посмотреть его в 1977 году на Московском международном кинофестивале, где картина завоевала главный приз). Причина столь долгой памяти для меня очевидна: картина Фабри Золтана входит в пятерку лучших фильмов, какие только доводилось смотреть в жизни.

Сегодня «Пятая печать» забыта напрочь и боюсь, уже не первое поколение слыхом не слыхивало о существовании этого шедевра. Забвение обществом фильма объясняется, на мой взгляд, крайне болезненными вопросами, поднятыми в «Пятой печати», и хуже того — ответами, которые режиссер с помощью тончайших элементов художественного языка дает на эти вопросы. Забавно, что с самого выхода на экран в 1976 году общество отказалось воспринимать картину на уровне, соответствующем авторскому замыслу (фильм Фабри Золтана снят по одноименной повести Шанта Ференца, написанной в 1963 году). Все кинокритики дружно писали (и продолжают писать поныне: последнюю рецензию, выдержанную в традиционно ошибочном ключе, я прочитал пару месяцев назад!) о том, что однозначного ответа на вопрос, кем стал часовщик Дюрица — «предателем или героем», не существует и быть не может в принципе. Потому, мол, что морально-этическая дилемма, стоящая перед героями, слишком сложна и не имеет простого решения.

На мой взгляд, морально-этическая дилемма вообще не сложна и должна прочитываться здоровым обществом в абсолютно однозначном ключе. Всякий раз, как общество будет уходить от однозначного прочтения «Пятой печати», можно смело констатировать морально-этическую деградацию этого общества. Эту свою позицию и хочу объяснить читателям.

Для начала советую всем, кто фильм не смотрел, отложить сейчас «Голубятню» в сторону и сначала восполнить пробел, а затем уже продолжать чтение, потому как дальше по тексту пойдут спойлеры.

В «Пятой печати» есть два художественных плана: один — внешний и совершенно малозначительный: это историческая канва событий, которые разворачиваются в 1944 году в Будапеште на фоне агонии войны и постоянных бомбардировок советской авиацией. Второй план — метафорический, призванный разрешить четыре мотива. Условно их можно обозначить как: - Мотив мести и нравственного назидания, взятый непосредственно из Пятой Печати Апокалипсиса; - Мотив теоретического выбора в притче часовщика Дюрица; - Мотив практического выбора в застенках тайной полиции; - Мотив суперпрагмы (термин мой собственный, поэтому не тратьте времени на гугление — я скорого его сам объясню).

В кабачке трактирщика Белы каждый вечер собираются друзья-завсегдатаи: часовщик Миклош Дюрица, книготорговец Ласло Кираи и столяр Ковач. Тихо-мирно пьют под рокот пролетающих мимо для бомбардировки соседнего города самолетов и обсуждают житейские мелочи, сдобренные робкими упреками в адрес властей и войны.

Однажды вечером к компании присоединяется случайный прохожий — фотограф Кесеи, который вносит в товарищескую беседу напряжение религиозной экзальтации, претензию на жертвенность и прочие атрибуты, характерные для демобилизованного с фронта инвалида.

В этот вечер часовщик Дюрица, единственный интеллектуал из всей приземленной компании, предлагает слесарю Ковачу сделать сложный, как всем кажется, нравственный выбор: «Вам осталось жить пять минут. После смерти вам предстоит сразу же возродиться в одном из двух возможных обличиях: многострадального раба Дюдю или правителя-тирана Томоцеускакатити, который, не ведая упреков совести, творит чудовищное зло: вырывает L.l. язык, отрезает его жене уши, отдает на изнасилование дочь и сына раба и т.д. Так вот: кем вы хотите стать в своей следующей жизни?»

Столяр Ковач отказывается давать однозначный ответ, мотивируя это тем, что задача очень сложная и требует долгого осмысления. Кираи и Бела всем своим видом дают понять, что они предпочтут судьбу тирана. И только чужак-фотограф Кесеи заявляет, что выбирает жизнь Дюдю. Завсегдатаи трактира ему не верят и высмеивают, затем расходятся по домам.