Цифровой журнал «Компьютерра» № 166

Ведущий автор «Руководства» Майкл Шмитт, профессор международного права в Военно-морском колледже ВМФ США в Род-Айленде, заявил: «Мы написали эту работу в помощь юридическим советникам правительств и военных, это почти что учебник. Написанием законов занимаются государства, а не академики. Мы хотели создать нечто, что поможет государствам определяться со своей позицией в подобных случаях».

В целом позиция Шмитта сводится к следующему: если кибератаки осуществляются до того, как начнутся открытые военные действия, «это преступление», то есть действие, остающееся в рамках криминального права. Но если кибератака сопровождает «обычные» военные действия, то организаторы этих атак могут рассматриваться как комбатанты — со всеми вытекающими из международного права последствиями, вплоть до пленения или физического уничтожения киберзлоумышленников как солдат враждебной армии.

С такой позицией, впрочем, далеко не все согласны.

Двадцать экспертов, участвовавших в разработке документа, единогласно признали, что история со Stuxnet — это акт применения силы. Однако они оказались далеко не столь единодушны в отношении того, можно ли считать этот случай киберсаботажа «вооружённым нападением». Признать его таковым значит признать за Ираном право на ответные действия с применением оружия. То есть на начало полномасштабных военных действий. С кем? С теми, кто спонсировал создание и использование этого червя, очевидно.

Газета Washington Times приводит мнение Джеймса Льюиса, представителя Центра стратегических и международных исследований (Center for Strategic and International Studies), который говорит, что в таких случаях юристов не следует спускать с поводка и что к настоящему времени конфликтов в киберпространстве набралось не так много, чтобы государства могли разрабатывать нормы и правила интерпретации международного законодательства в приложении к сфере кибербезопасности. Авторов «Таллиннского руководства» Льюис назвал «опережающими события»:

- Кибератака обычно не будет рассматриваться как акт применения силы. По этой причине, например, Эстония не стала применять Статью V в 2007 году.

Речь идёт о ключевой статье Североатлантического договора — документа, на основании которого существует блок НАТО:

Договаривающиеся стороны соглашаются с тем, что вооружённое нападение на одну или нескольких из них в Европе или Северной Америке будет рассматриваться как нападение на них в целом, и, следовательно, соглашаются с тем, что в случае, если подобное вооружённое нападение будет иметь место, каждая из них, в порядке осуществления права на индивидуальную или коллективную самооборону, признаваемого Статьёй 51-й Устава Организации Объединённых Наций, окажет помощь Договаривающейся стороне, подвергшейся или Договаривающимся сторонам, подвергшимся подобному нападению, путём немедленного осуществления такого индивидуального или совместного действия, которое сочтёт необходимым, включая применение вооружённой силы с целью восстановления и последующего сохранения безопасности Североатлантического региона.

Атаки 11 сентября 2001 года — единственный раз, когда блок НАТО действительно отреагировал в соответствии с этой статьёй.

Что же касается 2007 года, то речь идёт о скандале в связи с переносом Бронзового солдата — Монумента павшим во Второй мировой войне из центра Таллинна на военное кладбище. Киберпространство Эстонии подверглось многочисленным DDoS-атакам, источники части которых находились в России. Естественно, ходили слухи, что эти атаки были организованы чуть ли не российскими властями или особо патриотично настроенными хакерами (как минимум призывы атаковать сайт правительства Эстонии действительно имели место быть на разных форумах — [1], [2]).

Эстония лишь потребовала расследовать эти кибератаки, но, как уже сказано, к Статье V прибегать не стала. К счастью. Тем более что доказать, что за спиной хакеров, долбивших чей-либо правительственный сайт, стояло недружественное государство, крайне трудно. Если вообще возможно.