Цифровой призрак

А потом… Потом я сконцентрирую в себе весь спектр испытанных эмоций и волью их в мой артефакт.

Передам ему частичку своей души, засейвлюсь на этой планете. Это не бессмертие, не «сохранялка» в прямом смысле, но если моя душа решит покинуть тело, у нее это так просто получится. Она будет держаться за предмет, который мне нужно будет везде носить с собой. Конечно, если мне отрубят голову, ничто меня уже не спасет, но любые сложно сопоставимые с жизнью травмы можно будет побороть. Мое сердце перезапустится, если по какой–то причине откажется биться; я смогу оклематься, если кто–нибудь добавит мне в чаек крысиного яду; ну а если я вдруг решу сделать себе сеппуку — врачам вполне хватит времени чтобы меня подлатать.

Из размышлений меня вырвал прилетевший в живот мяч. Стайка ребятишек разразилась визгливым смехом, а я разразился отборным русским матом.

Коктейль, который я держал в руке, разлился по телу, на животе остался красный отпечаток от мяча. Женщины, намазывающие друг друга кремом неподалеку от меня, недобро зыркнули в мою сторону. Стряхивая с пуза остатки виски с колой и радуясь, что лед остался в бокале, а не разлетелся по мне, я не сразу заметил, что на меня пристально смотрят.

— Тоже русский? — девушка сделала несколько шагов мне навстречу. — Услышала, как вы ругаетесь… — она улыбнулась. — Приятно слышать родную речь.

— Эм-м… — растерялся я. — Не думал, что кому–то может быть приятно такое.

Она пожала плечами.

— Иностранцы совсем не изобретательны в ругани. А тут — что–то родное.

Она достала из сумки пачку влажных салфеток и протянула мне.

— А я вас знаю? — спросила она с улыбкой и легкой тенью недоверия на лице.

— Это вряд ли, — отозвался я. — И давай на ты.

— Твое лицо… — всматриваясь, произнесла она. — Мы точно не знакомы?

— Не-а. Но думаю, мы сейчас это быстро исправим.

— Твои глаза… — произнесла она, словно меня не слыша. — Мне кажется, я их где–то видела.

Я уже вспомнил ее, сидящую на пляже, гладящую за горизонт, но она, кажется, еще не поняла, где мы виделись.

— Артем, — представился я.

— Алена… — Крохотная ладонь крепко сжала мою руку. — Я рисую, — пояснила она. — В основном портреты людей. Я точно не могла рисовать тебя? Может, не в этом городе, а где–то еще. Может даже несколько лет назад? Я много езжу, и порой развлекаюсь рисованием людей на улицах. Мы могли пересечься даже в другой стране.

— Нет. Что–что, а уж позировать — это точно не мое.

— Катаешься? — спросила она, кивнув в сторону доски. — Волны сегодня чудесные. И солнце не палит. Ты за волнами сюда?

— Я слишком… — с языка чуть не сорвалось «стар для этого дерьма», но вовремя спохватился, это могло прозвучать по–хамски, — я слишком увесистый и, возможно, неуклюжий для таких развлечений.

Она лишь отмахнулась.

— Дело в балансе. Даже медведь в цирке может одолеть одноколесный велик, а ты… — оценивающе пробежалась по мне взглядом, — а ты просто в себя не веришь.

Она коснулась моего предплечья в знак поддержки — мягко, почти невесомо, одними лишь кончиками пальцев — и мне захотелось, чтобы этот контакт продлился дольше. Но она отвела руку так же стремительно, как и дотронулась до меня.

— «Life is ours, we live it our way[1]» — процитировал я, читая с доски.

— Моя любимая песня, — Алена провела ладонью по надписи. — Впрочем, как и остальные.

Я пробежался взглядом по строчкам из рок–хитов разных лет.

— Мне сделали под заказ, — улыбнулась она. — Татухи я набивать не хочу, а вот моя девочка вполне может стерпеть все фразы и узоры, которыми я могла бы украсить себя.

Теперь уже я изучающие пробежался взглядом по ней — не по доске, по девушке, которую назвать доской язык бы точно не повернулся. Вообще я не любитель забитых татушками тянок, но почему–то в моем воображении вид Алены с надписями и шипастыми розами на теле не вызвал привычного скептического сочувствия, которое я обычно испытывал к подобным персонажам. Мне показалось, что ей бы все это очень пошло. Но в то же время было приятно смотреть на ее чистую, почти прозрачную кожу, выбивающуюся из общей картинки загорелых тел.

Наверное, это было, мягко говоря, не вежливо, стоять и пялиться на нее, но почему–то очень хотелось, чтобы она видела, что я ее изучаю. Стало интересно, смутится ли она.

— Ну хва–атит, — она, наконец, не выдержала. И выгнула спину, чуть откинулась назад. Не согнулась, инстинктивно пряча грудь, спрятанную под тонкой тканью купальника, а именно выгнулась, демонстрируя мне ее.

«Красивая. И знает это, чертовка».

— Кто последний до воды, — вдруг игриво толкнув меня плечом, произнесла она и сбросила на песок сумку, — с того лимонад!

Я не сразу побежал к воде. Точнее, вообще не побежал, а пошел. Во–первых, я был совершенно не против угостить ее освежающим напитком, во–вторых, мне нравилось наблюдать, какой передо мной открывался вид. Нравилось смотреть, как она забегает в воду, разбивая ее на множество светящихся на солнце брызг, и плюхнулась на доску всем своим хрупким тельцем.