Цифраторий

— Нет. Психолог считает, что это не пойдет ему на пользу.

— Что ж, возможно, так даже лучше.

Как ни печально было признавать, но он и в самом деле так думал. Потому что не представлял, что скажет Эдварду, если их встреча вдруг состоится. Попросит прощения? Покается? Попытается объяснить, зачем играл с его судьбой, слепив из успешного фермера несчастного политика? Та еще будет беседа. И то еще утешение для шэлла, потерявшего всю семью.

От подноса пахло свежим хлебом и апельсинами. По вечерам тут давали бутеры и какой-нибудь напиток, и по обилию и сытности еды можно было прикинуть время дня. На двух ломтиках белого хлеба розовели тонкие куски ветчины, в кружке, очевидно, желтел апельсиновый сок.

Илон сделал глоток, покатав сладость во рту, и взял бутерброд с ветчиной.

— Ты совсем не боишься?

Джу подняла на него глаза — темные и раскосые, как у Мэй. Немного блестящие от света.

— Конечно, боюсь. И Сара тоже боится, просто не показывает. Она всегда была такой. Но, когда я думаю, что увижу совершенно другой мир… Я бы никогда себе не простила, если бы отказалась от такого шанса. По-моему, равноценный обмен.

— Ну не знаю.

— И тебе разве ни капли не любопытно?

— Нет, — хмуро и честно ответил Илон. — Я вырос в Гринвуде и уже видел совершенно другой мир, когда сбежал в Лост Арк. И он мне до сих пор нравится.

— Понимаю.

— Надо отдать должное киберу, он почти гениален. Каждый из нас либо лишился всего, либо не имел ничего. Вы с Сарой — одиноки. Ни семьи, ни родни. А мы с Эдвардом потеряли всех своих близких. Ты жаждешь новых знаний и открытий. Сара хочет обрести душу, потому что ее, видите ли, не устраивает оттиск. Эдвард, наверное, по-прежнему думает, что ему все это снится. Только я — слабое звено. Потому что мне нет никакого дела до спасения человечества. И шло бы оно к такой-то матери, если выторговывает себе покой ценою наших судеб.

— Обоснованные потери. Мне кажется, это было взвешенное и мудрое решение.

Илон решил не возражать и спросил:

— А ты их впускала в себя?

Джу покачала головой.

— Жаль, — вздохнул Илон. — Даже не представляю, как это будет.

— Сара говорит, что легче фьюжина.

Илон откусил бутерброд, корочка приятно захрустела между зубами.

— Хочешь — возьми второй, — предложил он с набитым ртом. — Я не очень голоден. Просто пытаюсь объесть советников перед тем, как… Ну, что бы там ни случилось.

Джу улыбнулась, но к предложенному бутерброду не притронулась.

— Знаешь, у меня никогда не было знакомых митфанов, — сказала она.

Илон поперхнулся.

— Ну вообще-то я не митфан, если мы говорим обо мне.

— Но ты ведь спас Эдварда, — осторожно возразила она.

— Просто… ему столько пришлось пережить. Как, впрочем, и другими шэллам. И… Да какая теперь разница.

— Мне кажется, у тебя доброе сердце. Но ты почему-то хочешь казаться совсем другим.

— Все мы часто хотим казаться не теми, кем являемся.

— Удивительно, что тебе удалось ее разговорить, — проворчала вошедшая Сара. — Никогда не слышала, чтобы она так много и так долго болтала. Даже со мной.

Илон прожевал, хлебнул сок.

— Может, ты и не пыталась. Или задавала не те вопросы.

— А, может, ты заткнешься, — огрызнулась она. — Кто-нибудь хочет холодка?

— Уже пора? — спросила Джу.

— Да, стыковка через пятнадцать минут. Собирайтесь.

* * *

Опустошение… Вот что чувствовал Илон, когда перебирался из корабельного отсека на станцию. То ли по воле кибера, то ли от дозы дизэмпатика, то ли просто от безысходности страхи накопали в голове темных нор и попрятались в них, не показываясь наружу. Никакой паники перед неизведанным, перед опасностью, перед возможной болью и гибелью.

Во рту все еще держалась тонкая цитрусовая горчинка — сознание словно боялось отпускать знакомый и сладкий привкус человеческой трапезы, которая, скорее всего, была последней. Илон невольно усмехнулся, представляя, что едят улитки. Теперь пришельцев про себя он называл только так, потому что это делало их маленькими, неуклюжими, безобидными и жалкими.

Наручники с него так и не сняли. Да он и не просил. Пусть все видят, что хотя бы один человек из всей группы все еще борется за свою судьбу, за свою жизнь, за свое право на выбор. Эдвард выглядел очень уставшим и хмурым, а на него смотрел с нескрываемой ненавистью. Психолог или пьюр наверняка наболтали ему всякого.

На борту Спэйс Нидл их торжественно встречали. Бритоголовый смуглый советник и штурмовики, много штурмовиков. Советник в узнаваемом темном костюме с лихо загнутым отворотом на пиджаке стоял в центре коридора, высоченный и плечистый, — горилла, блин. Штурмовики жались к стенам, затянутые в черную форму, — на вид неудобную, душную и жаркую.

Илон давно не слышал о них и даже не знал, что они все еще существуют. Преступность в городах стремилась к нулю, пьюры справлялись, войны не было и не предвиделось. Кому нужны безбашенные бойцы, которые сперва стреляют, а потом задают вопросы? Наверное, стерегли границы или типа того, подумал он и прикинул, скольких бы уложил, если бы не оковы, если бы не сломленная воля.