Цезарь Каскабель

— О да! Правильно… Твое, например, Цезарь.

— Нельзя. Оно слишком длинное. Нужно только четыре буквы.

— Тогда сократи свое имя на две буквы! Ты вполне можешь написать «Цезарь» без «р» и мягкого знака! Думаю, мы вольны поступать гак, как нам заблагорассудится.

— Браво, Корнелия! Это идея… Одна из тех гениальных идей, что так часто посещают голову моей женушки! Но если уж мы решили лишить слово двух букв, то почему бы нам не отнять четыре… от твоего имени?

— От моего?

— Да! Возьмем окончание — ЕЛИЯ. Я нахожу это куда более изящным.

— Ах, Цезарь!

— Не правда ли, тебе нравится, что твое имя — ключ к нашей кассе?

— Да, но потому, что оно давно уже служит ключом к твоему сердцу! — величаво и нежно согласилась Корнелия.

Сияя от счастья, она крепко поцеловала своего славного муженька.

Итак, вследствие хитроумной операции, тому, кто не угадает слова «Елия», никогда не удастся открыть сейф семейства Каскабель!

Полчаса спустя дети вернулись с продуктами — ветчиной и солониной, нарезанной аппетитными ломтиками, а также удивительными овощами, которые производит калифорнийская земля: древовидной капустой, картошкой, огромной, как дыня, и морковью длиной в полметра. С ними могут равняться лишь те, удовлетворенно говаривал господин Каскабель, что растут без присмотра, сами по себе. Что касается напитков, то это всегда очень трудная задача — выбрать из всего разнообразия, которое доставляют американским глоткам природа и трудолюбие. В этот раз помимо кувшина пенистого пива каждый принес себе на десерт остроконечную бутылочку хереса.

В одно мгновение Корнелия и Клу — ее обычный помощник — приготовили обед. Стол накрыли в «гостиной» — том отсеке фургона, где температура поддерживалась на должном уровне с помощью кухонной плиты, стоявшей за перегородкой. И если отец, мать и дети ели с отменным аппетитом (впрочем, на отсутствие оного никто из них никогда не жаловался), то для этого имелся прекрасный повод.

Окончив трапезу, господин Каскабель тем торжественным тоном, каким обычно зазывал публику на представление, произнес следующую речь:

— Дети мои, завтра мы покидаем достойный город Сакраменто и его достойных жителей, которых мы таки заставили оценить нас, несмотря на цвет их кожи — красный, черный или белый. Но, к сожалению, Сакраменто находится в Калифорнии, Калифорния — в Америке, а Америка — это не Европа. Однако родина есть родина, а для нас вся Европа — Франция, и после многолетнего отсутствия нам пора наконец вернуться в ее пределы. Сколотили ли мы достаточный капитал? Собственно говоря, нет. Тем не менее мы располагаем неким количеством долларов, которые будут очень красиво смотреться в нашем сейфе, когда мы обратим их в золото или обменяем на французские франки. Часть этих денег поможет нам пересечь Атлантику на быстроходных кораблях с трехцветным флагом, под которым Наполеон некогда гулял по городам и весям… Твое здоровье, Корнелия!

Госпожа Каскабель склонила голову перед очередным свидетельством доброй дружбы, которую частенько демонстрировал ее супруг, как бы благодаря за то, что в лице детей она дала ему Алкиону[11] и Гераклов[12].

Затем он продолжил:

— Я хочу выпить также за наше путешествие! Попутного нам ветра!

Он прервал свою речь, чтобы налить каждому по последней чарке отличного хереса.

— Клу, ты, кажется, хочешь сказать, что, заплатив за плавание, мы опустошим наш сейф?

— Нет, хозяин… Правда, если сюда приплюсовать цену железнодорожных билетов…

— Железная дорога! Rail-road, как говорят янки! — воскликнул господин Каскабель. — Пусть это покажется наивным и безрассудным, но мы обойдемся без нее! Я рассчитываю сократить расходы на дорогу от Сакраменто до Нью-Йорка, путешествуя в нашем доме на колесах! Несколько сот лье не испугают, я думаю, славное семейство Каскабель, привычное к странствиям по свету!

— Еще бы! — солидно подтвердил Жан.

— Какое счастье, мы снова увидим Францию! — вздохнула госпожа Каскабель.

— Нашу Францию, где вы, дети, никогда не были, ибо родились в Америке, нашу прекрасную Францию, наконец вы узнаете ее! Ах, Корнелия, какая это будет радость для тебя, провансалки[13], и для меня, нормандца[14], после двадцати лет скитаний!

— Да, Цезарь, да!

— Знаешь, Корнелия, мне предлагают ангажемент[15] в театре Бэрнума, так я немедленно откажусь от него! Откладывать наш отъезд, ни за что!… Я отправлюсь в путь хоть ползком!… Мы больны тоской по родине, и эту болезнь можно вылечить, только вернувшись в родные края!… Я не знаю другого лекарства!

Цезарь Каскабель говорил сущую правду. Он и его жена одержимы только одной мечтой: возвратиться во Францию, и теперь, когда в деньгах не было недостатка, они могли ее осуществить!

— Итак, мы выезжаем завтра! — сказал господин Каскабель.

— Наверно, это будет наше последнее путешествие? — с надеждой промолвила Корнелия.

— Дорогая, — с чувством возразил господин Каскабель, — я знаю только одно последнее путешествие — то, на которое Господь Бог не выдает обратного билета!

— Хорошо, Цезарь, но, может, нам стоит отдохнуть теперь, когда у нас есть капитал?