Цезарь и Клеопатра

Цезарь. Нет, клянусь богами! О, если бы это было так! Месть – это, по крайней мере, нечто человеческое. Нет, говорю я. Эти отрубленные правые руки и храбрый Верцингеторикс, гнусно удушенный в подземельях Капитолия, были жертвами (содрогаясь, с горькой иронией) мудрой строгости, необходимой мерой защиты общества; долг государственного мужа – безумье и бредни, в десять раз более кровавые, нежели честная месть. О, каким я был глупцом! Подумать только, что жизнь людей должна быть игрушкой в руках подобных глупцов! (Смиренно.) Прости меня, Луций Септимий. Как убийце Верцингеторикса упрекать убийцу Помпея? Можешь идти с остальными. Или оставайся, если хочешь, я найду тебе место у себя.

Луций. Судьба против тебя, Цезарь. Я ухожу. (Поворачивается и идет через лоджию.)

Руфий(вне себя, видя, как ускользает его добыча). Значит, он республиканец!

Луций(оборачивается на ступенях лоджии, вызывающе). А ты кто?

Руфий. Цезарианец, как и все солдаты Цезаря.

Цезарь(учтиво). Поверь мне, Луций, Цезарь не цезарианец. Будь Рим истинной республикой, Цезарь был бы первым из республиканцев. Но ты сделал выбор. Прощай.

Луций. Прощай. Идем, Ахилл, пока еще не поздно.

Цезарь, видя, что Руфий не владеет собой, кладет ему руку на плечо и отводит в сторону, подальше от искушения. Британ идет за ним, держась по правую руку Цезаря. Таким образом, все трое оказываются совсем близко от Ахилла, который надменно отворачивается и переходит на другую сторону, к Теодоту. Луций Септимий проходит между рядами воинов, выстроившихся в лоджии; Потин, Теодот и Ахилл следуют за ним в сопровождении придворных, которые весьма опасливо поглядывают на воинов; сомкнув ряды, воины уходят вслед за ними, довольно бесцеремонно подгоняя их. Царь остался один на своем троне, жалкий, упрямый, лицо у него передергивается и руки дрожат.

Во время всей этой сцены Руфий свирепо ворчит.

Руфий(глядя на уходящего Луция). Ты думаешь, он бы отпустил нас, если бы наши головы были в его руках?

Цезарь. Как смею я думать, что он поступил бы более низко, чем я?

Руфий. Ха!

Цезарь. Если бы я во всем следовал Луцию Септимию, Руфий, и, уподобившись ему, перестал быть Цезарем, разве ты остался бы со мной?

Британ. Цезарь, ты поступаешь неразумно. Твой долг перед Римом – лишить его врагов возможности причинять зло.

Цезарь, которого чрезвычайно забавляют моралистические увертки его деловитого британского секретаря, снисходительно улыбается.

Руфий. Что с ним спорить, Британ? Не трать понапрасну слов. Запомни одно, Цезарь: тебе хорошо быть милосердным, но каково твоим воинам? Ведь им завтра же придется драться с людьми, которых ты вчера пощадил! Ты можешь приказывать все, что тебе угодно, но я говорю, что твоя следующая победа будет резней из-за твоего милосердия. Я, во всяком случае, не буду брать пленных. Я буду убивать врагов тут же, на поле битвы, а потом можешь проповедовать милосердие, сколько хочешь. Мне уже не придется сражаться с ними. А теперь позволь, я посмотрю за тем, чтобы они убрались подальше. (Поворачивается и хочет уйти.)

Цезарь(оглядывается и видит Птолемея). Как? Они оставили ребенка одного? Какой стыд!

Руфий(берет Птолемея за руку и заставляет его встать). Идемте, ваше величество.

Птолемей(вырывая руку у Руфия, Цезарю). Он хочет выгнать меня из моего дворца?

Руфий(мрачно). Можешь оставаться, если хочешь.

Цезарь(ласково). Иди, мой мальчик. Я не хочу тебе зла. Но среди твоих друзей ты будешь в большей безопасности. Здесь ты в пасти льва.

Птолемей(уходя). Я боюсь не льва, а (глядит на Руфия) шакала. (Уходит через лоджию.)

Цезарь(одобрительно смеется). Храбрый мальчуган!