Цезарь

Некий гражданин, никогда не причислявший себя ни к сторонникам Мария, ни к сторонникам Суллы, обнаружил свое имя в очередном списке.

— Вот несчастье! — воскликнул он. — Это моя вилла в Альбе[91] уничтожила меня!

Проскрипции составлялись не только в Риме, они распространялись по всей Италии. Не только подозрительные попадали в списки смертников, но и их родственники, друзья и даже те, кто случайно встретил их во время побега, когда они стремились укрыться, и перемолвился с ними всего лишь одним словом.

Крепости подобно людям тоже попадали в проскрипции — их грабили, разрушали, уничтожали. Этрурия была буквально стерта с лица земли, вместо нее в долине реки Арно[92] основали город Флору[93], получивший римское религиозное название.

Рим имел три имени: гражданское — Рим, мистическое — Эрос, или Амор, священное — Флора, или Антуза.

Флора стала сегодняшней Флоренцией — на сей раз этимологию нетрудно проследить.

Под предлогом обеспечения безопасности Рима Сулла истребил древнюю итальянскую расу. По его словам, Риму угрожали его же союзники, готовые призвать варваров. Халдеи же, фригийцы и сирийцы только этого знака и ждали.

К моменту смерти Суллы жители Рима уже не были прежними настоящими римлянами, это был в основном сброд из освобожденных рабов и их детей, чьи предки, родители и даже они сами продавались на площадях. Как мы уже упоминали, один только Сулла освободил десять тысяч рабов.

Еще со времен Гракхов[94], а точнее — за сто тридцать лет до нашей эры и примерно за пятьдесят лет до смерти Суллы, Форум был переполнен этим сбродом.

Однажды, когда они особенно сильно галдели, мешая Сципиону Эмилиану говорить, тот крикнул:

— Замолчите, незаконнорожденные дети Италии!

Тут они стали ему угрожать, тогда он смело направился в сторону тех, кто особенно яростно грозил кулаком, и сказал:

— Можете продолжать, но знайте — те, кого мы привозили в Рим связанными, меня не пугают, пусть даже теперь у них и развязаны руки.

И они притихли.

И вот в этот Рим и к этому народу возвращался после смерти Суллы Цезарь — наследник и племянник Мария.

Возможно, он не верил, что настало его время, возможно, просто не понял, что пробил его час, как и Бонапарт, который после штурма Тулона попросился на службу в Турцию. Не успев появиться в Риме, Цезарь тут же отправился в Азию, где стал учиться военному искусству под началом претора Термин. Возможно, он хотел переждать недовольство народа, вызванное неким Лепидом.

Не следует путать этого Лепида с другим, входившим в триумвират. Первый был авантюристом и, будучи побит Катулом[95], умер от разрыва сердца.

Когда обстановка в Риме немного успокоилась, Цезарь вернулся и обвинил Долабеллу[96] в вымогательстве. Обвинение являлось великолепным средством не только прославиться, но и быстро достичь популярности; впрочем, в случае неудачи грозила отправка в ссылку.

Цезарь проиграл.

Тогда он решил удалиться на Родос[97], чтобы избавиться от новых врагов, которых себе нажил, а заодно изучить ораторское искусство, которое, как ему казалось, он еще недостаточно постиг, раз Долабелла выиграл у него процесс.

Действительно, в Риме в ту пору почти все поголовно были в какой-то степени ораторами; очень редко просто беседовали, постоянно выступали с защитительными или обвинительными речами, сами же выступления являлись настоящими перлами ораторского искусства, выверенными и выстроенными точно оперная партия. Многие ораторы имели за спиной флейтиста, который предварительно настраивал их на ноту «ля» или же возвращал к нормальному тону, когда они фальшивили.

Обвинять имел право каждый. Если обвиняемый являлся римским гражданином, он оставался на свободе — достаточно, чтобы один из друзей поручился за него. Если обвиняемый был всадником, квиритом или патрицием, то обвинение потрясало Рим до основания, становилось сенсацией дня. Сенат решал, чью сторону принять — поддержать обвинение или отвергнуть. В ожидании этого великого дня друзья обвиняемого или обвинителя поднимались на трибуну, возбуждали и настраивали народ — за или против. Каждый искал доказательств, подкупал свидетелей, рыскал по всем углам, чтобы отыскать правду или же, в случае ее отсутствия, ложь. Для этого был установлен срок: тридцать дней.

— Богатый человек не может быть обвинен! — громогласно кричал Цицерон с трибуны.

А Лентул, когда его оправдали с перевесом всего в два голоса, воскликнул:

— Ну вот, выбросил на ветер пятьдесят тысяч сестерциев[98]!

Такова была цена, заплаченная им за один из двух голосов. Затрата оказалась напрасной, так как для оправдания было достаточно перевеса в один голос. Однако иметь перевес в один голос считалось рискованным и ненадежным.

В ожидании суда обвиняемый ходил по улицам Рима, одетый в лохмотья, стучался в каждый дом и просил, чтобы справедливость восторжествовала, чтобы граждане были к нему снисходительны, падал на колени перед судьями и унижался, умоляя их и плача.

Но кто были эти судьи?