Цецилия

В двенадцать часов маркиза пришла узнать о здоровье дочери. Но даже и своим всегда легкомысленным взглядом она поняла глубокую и страшную перемену, какая произошла в больной, и только теперь в первый раз постигла она то, что вчерашний священный обряд не мог заставить ее постигнуть: именно, что смерть была близко.

В продолжение дня баронесса вынесла несколько припадков, только теперь обмороки эти обходились почти без страданий; она закрывала глаза, бледнела, и больше ничего; маркиза при первых двух обмороках, при которых она присутствовала, начинала громко кричать, говоря, что все кончено, что дочь ее умерла; так что Цецилия и баронесса просили ее удалиться и оставаться в своей комнате. Маркиза заставила себя просить несколько времени и наконец уступила просьбам.

Что же касается Цецилии, ее кроткая и нежная душа так хорошо гармонировала с душой ее матери, что они сливались вместе, подобно тому, как сливается запах двух цветов, когда мы приблизим их один к другому и станем вдыхать их аромат.

К вечеру баронесса ослабела еще более, она просила, чтобы снова открыли окно, которое было затворено в продолжение дня, — это окно было обращено на запад, туда, где солнце готово было скрыться.

Цецилия сделала движение, чтобы исполнить желание матери, но она сжала ее руку с силой, к которой бедная больная, казалось, была неспособна.

— Не отходи от меня, — сказала она.

Цецилия посмотрела на мать, лихорадка прошла, баронесса была бледна, рука ее была холодна. Она подозвала горничную, и та отворила окошко.

Баронесса сделала усилие и обернулась лицом к заходящему солнцу.

В эту минуту в саду пел соловей.

То была одна из тех вечерних песен, мелодичных, мерных, пронзительных, какие иногда поют эти нежные создания.

— Слушай, — сказала баронесса, приближая к себе Цецилию.

Цецилия склонила голову на грудь матери и начала слушать; она услыхала медленное и неровное биение ее сердца.

Тогда случилось то, что иногда случается, то есть мало-помалу она перестала слушать пение птицы, для того чтобы следить за этим последним признаком жизни, который бился в груди ее матери.

Ей показалось, что биение это с минуты на минуту становилось медленнее, но она все еще продолжала слушать; и соловей, отлетев шагов на сто, начал снова свою мелодичную песню.

Потом, через несколько минут, птица отлетела еще дальше, так что одни лишь самые звонкие ноты доходили до слуха умирающей.

Потом пение кончилось совсем.

В то же время сердце перестало биться.

Цецилия вздрогнула, в голове ее мелькнула мысль: соловей, только что переставший петь, был душой ее матери, улетевшей на небо.

Она подняла голову, баронесса была бледна и лежала без движения, рот ее был немного открыт, глаза полуоткрыты. Цецилия наклонилась к ней; тогда баронесса проговорила едва слышным голосом: «Прости». Цецилия почувствовала, как теплое и приятное дуновение скользнуло по лицу ее; глаза больной прикрылись, губы сомкнулись, легкое содрогание пробежало по телу, рука тихо вздрогнула, стараясь сжать руку дочери, и все кончилось.

Это дуновение, пробежавшее по лицу Цецилии, — то была душа баронессы, отлетевшая к Богу; это легкое содрогание, — то было последнее «прости» матери к дочери.

Все было кончено — баронесса умерла.

Ни один крик, ни один стон не вырвался из груди Цецилии; только две крупные слезы скатились по щекам ее…

Потом она пошла в сад, сорвала прекрасную лилию, полную свежести и благоухания, вернулась и длинный стебель ее вложила в руки матери.

В таком виде тело баронессы казалось восковой статуей прекрасной святой рая.

Тогда Цецилия стала на колени подле постели и приказала передать маркизе, чтобы та пришла молиться за душу ее дочери, в то время как она сама молилась за душу своей матери.

XV. Прощание

Не станем подробнее описывать печальную сцену, которую мы только что очертили, и грустных обрядов, за нею последовавших; как только герцогиня де Лорд и господин Дюваль узнали о смерти баронессы, оба, каждый со своей стороны, поспешили в Гендон. Только по причинам, которые легко понять, герцогиня не привезла с собой Генриха, и господин Дюваль не привез с собой Эдуарда. И благодаря дружбе одной и заботливости другого Цецилия, с одной стороны, имела приветливые утешения, в которых она нуждалась, с другой — поддержку, столь необходимую в подобных обстоятельствах.

Баронессу похоронили на сельском кладбище. Задолго перед тем она выбрала для себя место, и священник по ее просьбе освятил его.

Сильна была печаль маркизы. Она любила дочь свою настолько, насколько она вообще была способна любить, но печаль не производила на ее характер слишком сильного впечатления — она еще принадлежала тому времени, когда чувствительность составляла исключение.

Перед возвращением своим в Лондон господин Дюваль предлагал Цецилии всевозможные услуги, но не напоминал ей ни одним словом о прежних планах, заключенных между ним и баронессой. Цецилия с благодарностью, в которой невозможно было сомневаться, отвечала ему, что, если ей понадобится что-либо, она не обратится ни к кому другому, кроме него.