Цетаганда

– Разумеется, дорогая. Прогуливай сколько душе угодно. – Чалмис не стал напоминать, что она была здесь незваной гостьей. – Расположиться можешь в той же комнате, где жила в прошлый раз, если она тебе понравилась; ею с тех пор никто не пользовался. Поговори с Чарлзом насчет постельного белья, еды и всего прочего. А потом я покажу тебе новейшие музейные экспонаты.

Кроме садов и эпикурейской жизни, у Чалмиса было еще одно хобби – восстановление старинной техники для музеев. В его распоряжении имелась прекрасно оборудованная мастерская, где он, позабыв обо всем, мог часами ковыряться в микроскопической филиграни всевозможных плат и схем. Некоторые образцы датировались временами его молодости; постепенно он стал таким экспертом, что брался за любую конструкцию. Зато Чалмис совершенно не разбирался в современной бактериальной электронике, где компьютеры выращивались, а не создавались. Его усилия очень высоко ценились несколькими историками науки и оставались совершенно неизвестными для простых смертных.

Анайя понимала в его работе еще меньше, чем он в ее, но у них имелось и нечто общее – страстная ненависть ко всяческого рода помехам. Каждый проявлял такое же уважение к рабочему времени другого, какое желал получать сам, и это взаимное невмешательство сильно их сближало. В последующие дни Анайя, с головой погрузившись в работу, могла пропустить обед или ужин, нисколько не тревожась, что кто-то придет ее искать и тем самым оторвет от дел. Чалмис в свою очередь снимал с себя обязательства хлебосольного хозяина. Когда же их орбиты случайно пересекались, эти встречи наполняла взаимная благодарность за предыдущее отсутствие другого.

Такая встреча произошла как-то вечером примерно через неделю после приезда Анайи. Гостья и хозяин блаженно расположились возле дома в уличных креслах – мягких, как кушетки. Они полулежали рядом, глядя в небо. Горизонт на западе полыхал багрянцем и лимоном, чистая зелень по краям плавно переходила в ультрамарин. Над закатившимся солнцем сверкала искорка Венеры, кое-где уже замерцали самые яркие звезды. Деревья и трава вокруг дышали теплым и незабываемым сенным ароматом лета Среднего Запада. Анайя подсчитывала похожие на падающие звезды вспышки – в сотне футов над их головами сгорали москиты, натыкаясь на автоматический силовой барьер.

– …семь, восемь… Слышишь, Чалмис, а это правда, что они могут высосать из человека всю кровь за пятнадцать минут?

– Сомневаюсь, – лениво отозвался он. – Полагаю, если на тебя нападет целая стая, то можно потерять много крови. Но хотя они и пяти дюймов в длину, в основном это крылья и ноги. Вряд ли москит сможет высосать больше пяти миллилитров зараз. А вот их яд – это настоящая проблема. – Он отпил из высокого бокала глоток лимонада со льдом. – Особенно если эти твари из районов с высокой радиацией – такие могут наградить и лучевым ожогом.

– Берегись тех, кто светится в темноте, да? Двенадцать, тринадцать… ух, смотри, какой красавец полетел!

Некоторое время они молчали, потягивая лимонад.

– Как – получается новый сон? – спросил наконец Чалмис. – Сделала столько, сколько надеялась?

Анайя помедлила с ответом.

– Да, актуализация идет очень гладко.

– И тем не менее у тебя нет желания похвастаться успехами. Что тебя тревожит? Но если я лезу не в свое дело…

– Нет-нет… А что, я выгляжу встревоженной? – обеспокоенно спросила она.

– Ты, конечно, не совсем прозрачна, – успокоил Чалмис. – Но для того, кто наблюдает за тобой достаточно пристально… гм… похоже, то, над чем ты работаешь, влияет на твое поведение. Либидо, например.

Анайя поморщилась.

– Да… Ты прав, конечно. – Она протянула руку и слегка коснулась Чалмиса. – Этот сон скорее… антиафродизиак.

– Для начала сойдет. На какую тему?

Анайя заколебалась, борясь с искушением, но через некоторое время поддалась ему.

– В основном о смерти. Это частный заказ. И довольно зловещий. Слушай, вообще-то мне не разрешено об этом говорить, но…

– Но? – иронично повторил Чалмис. – Кажется, я знаю, что означает «но». Сейчас ты заставишь меня поклясться хранить молчание, а потом все выложишь.

– Если ты добавишь: «Это так по-женски», я тебе врежу, – пообещала Анайя. – Но… Чалмис, это действительно леденящая кровь история, и дело не только в образном ряде сценария. И чем дольше я над ним работаю, тем более зловещим все становится.

Она описала ему визит Рудольфа Кинси, а завершила рассказ тем, что принесла Чалмису сценарий и переносную лампу.

Анайя с тревогой наблюдала, как ее друг читает страницу за страницей. Закончив, Чалмис перевернул пачку листков и углубился в сценарий снова. Она уже внутренне сжалась, ожидая услышать упреки в том, что согласилась на такой заказ, но первые слова Чалмиса, когда он закончил чтение в третий раз, застали ее врасплох:

– Ты заметила, что эта штука задумана в виде бесконечной петли?

– Что? Не могу представить, кому такое может понадобиться… Разумеется, сюжет идет по кругу – тут я с тобой согласна. Прежде мне казалось, что это нечто вроде художественной аффектации. Может, этот тип начитался романов двадцатого века?