Цесаревич Константин (В стенах Варшавы)

— Нет, не можем!.. Не можем…

— Вот и нужно готовиться… Строить планы…

— Какие? Как? Говори, скорее…

— Я еще не знаю… Я не думал. Подумаю. Будем все работать… Подумаем… Бог просветит нас на благо отчизны… Да живет наша Польша!..

— Hex жие Польша!..

— Будем готовиться, чтобы каждый из нас, не дрогнув в решительную минуту, мог нанесть смертельный удар тирану!..

— Pereat!

— А пока будем осторожны… В нас таится будущая судьба отчизны… Будем приветствовать цезаря, готовя ему самому удар: ave, Caesar! Morituri te salutant![11]— Ave!

— Споемте теперь нашу боевую песню!..

И свежим, хотя и несильным голосом он затянул:

Еще Польска не згинела!..

Хор подхватил подмывающий напев…

Вдруг из-за деревьев со стороны, где раскинулся лагерь и кипела веселая маевка, послышался резкий свист, другой. Все смолкли, насторожились.

— Ничего, товарищи: наши часовые извещают, что идет враг… Приближаются шпионы или чужие, случайные свидетели… Давайте, будем петь… Чтение классиков кончено… Начинай, Игнас, у тебя это хорошо выходит:

Там, гдзе блоня пышно квеце!..

Полувоенная, полународная задорная песенка сразу понеслась в теплом воздухе, песня о молодце-гусаре, которому красотка, проходя мимо, не только отдала свою кошелку с грушами, но подарила и горячий, сладкий, слаще спелой груши, поцелуй…

В сопровождении двух воспитанников появился сам инспектор, которого озаботило исчезновение целой группы учеников, которых все знали за сорванцов и коноводов во всяких необычайных выходках.

Кто-то сказал, по какому направлению уходили некоторые из этих сорванцов и Лиса-Полизуха, как звали инспектора, разыскала таинственную луговину, а на ней всех отсутствующих.

— Что такое? Песни глупые… И для этого так надо отбиваться от всех? — с недоверием оглядываясь и покачивая головой, заметил он.

— Вовсе мы не песни петь сюда собрались, а почитать Тацита и Тита Ливия среди природы! — скромно отозвался Заливский, принявший еще более невинный вид, чем это было раньше.

— Ливия? Тацита? Могу представить… На чистом воздухе? Вы и в классе от классиков бегаете… А тут, на тем на чистом воздухе! Мне не замутите глаз вашим чистым воздухом!.. Идемте-ка туда, где все…

— Идемте… идемте… Мы уже кончили… И сами собирались…

С говором двинулись юноши к сборной поляне через лесную поросль.

— Следующее чтение когда, я повещу вас, товарящи! — крикнул Лукасиньский и первый кинулся в гущу леса.

Когда все ушли, и поляна опустела, из густого кустарника совсем близко от места, где стоял и читал Лукасиньский, показалась темная фигура в сутане ксендза. Это был преподаватель Закона Божия в младших классах, патер Францишек.

— Вот какие игры у нашей молодежи завелись, — в раздумье покачивая головой, пробормотал он. — Интересно, что из них выйдет, из больших… А дух — хороший. Могут пригодиться в свое время эти молодяшки… Нам будет с графом Антоном и Адамом потолковать… Сказать им… "Еще Польска не згинела"… Ишь, как старики поют, так молодежь чирикает, недаром говорится… Еще не згинела… Поглядим, посмотрим…

К поре завтрака поляна приняла совсем вид жилого лагеря. Около буфетных палаток на траве были устроевя мгновенно раскинутые "столовые", причем скатерть, разостланная на земле, заменяла стол и пирующие возлежали кругом по примеру древних.

Кроме ларьков со сладостями и игрушками: мячами серсо, воланами, — появились две шарманки на разных концах стана, то задорно, то печально прорезающие общий гул своими избитыми ариями и народными песнями. На одной из шарманок стояли две маленькие клетки. Обитатели этих клеток клест и белая мышка вынимали желающим "оракул" на счастье.

После завтрака скатерки-самобранки оказались также быстро собраны, как были и раскинуты. Сытая, краснощекая молодежь еще веселей разлилась по лугу, еще шумнее и звонче понеслись ее голоса, споря с неумолчными криками иволги, с кукованьем кукушек и свистом малиновок, зябликов. А поверх всего — звенели разлетистые, легкие жрели жаворонков над ближними лугами.

Когда к вечеру колонна молодежи, усталая, радостная, вернулась к сборному пункту на площади перед зданием ратуши, а оттуда группами все стали расходиться по домам, несколько человек из числа "Друзей Эллады и Рима" — самые неугомонные, в том числе Лукасиньский, Заливский и Высоцкий, — коноводы толпы, — не отправились домой, а с песнями дошли до Лазенковского парка, прошли мимо Бельведера, и их голоса долетели, как было это и утром, до спальни Жанеты, которая уже ушла к себе и делала ночной туалет в ожидании мужа.

— Как хорошо поют мальчики! — прислушиваясь к стройному напеву, подумала Жанета. Она не видела, не слышала, как певцы, подняв головы к окнам Бельведера, держа над головами правую руку, словно приветствуя кого-то, громко проговорили:

— Ave, Caesar, morituri te salutant.

Затем снова подхватили прерванную песню и пошли под деревьями, распевая и крепко держа за руки друг друга, словно боялись растеряться в ароматной полутьме цветущего парка, залитого светом полной луны…