Церкви и всадники. Романские храмы Пуату и их заказчики

Таким образом, в отношении целого ряда церквей XII в. в Пуату мы можем отметить несколько существенных параллелей. Во-первых, это их визуальное сходство – по меньшей мере на уровне соответствия местной архитектурной традиции и наличия всадника в декоре фасада. В отдельно взятых случаях есть повод говорить о более глубоких конструктивных и иконографических параллелях – в Меле и Ольнэ всадники были одинаково размещены по центру фасада над входом и выходили на паломническую дорогу; в Сюржере и Понсе присутствовало по два всадника по обе стороны от портала. Во-вторых, мы можем заметить, что все упомянутые церкви с большей или меньшей очевидностью обязаны своим возникновением представителям среднего круга пуатевинской знати, объединенным кровными и свойскими узами, чьи владения были сосредоточены на довольно компактной территории. В-третьих, среди имен представителей этих семей довольно часто встречается имя Константин, и, следовательно, они могли рассматривать Константина Римского как своего святого патрона, чье изображение сделалось рано или поздно родовым знаком.

Точную датировку церквей с всадниками, как уже говорилось, установить крайне трудно; но все они должны были появиться в довольно короткий промежуток времени: в первой половине – середине XII в. Судя по всему, эта традиция, едва возникнув, была подхвачена и быстро распространилась по региону именно потому, что она отвечала назревшим к этому моменту амбициям и деятельным устремлениям местной аристократии. Вполне вероятно, что зерно этой традиции вызрело внутри именно такой родственной и соседской сети сеньоров одного круга, где способы родовой репрезентации перенимались друг у друга и, может быть, в каком-то смысле формулировались сообща. Не исключено, что ею стал именно обозначенный нами круг местной знати, в рамках которого появились и заинтересовавшие нас церкви Сент-Илер в Меле и Сен-Пьер в Ольнэ.

Заключение

Конкретный вопрос, послуживший отправной точкой данного исследования, – кто мог выступить заказчиком церквей Ольнэ и Меля – обнаружил необходимость фундаментального разговора о том, кого и почему можно назвать заказчиками церквей XII в. и каковы были особенности их мотивации и стратегии. Только выяснив все особенности ситуации в целом, можно было с достаточным основанием выстраивать ту гипотетическую картину, которая действительно могла иметь место в данном случае. Поэтому исследование регулярно переходило от обсуждения конкретной ситуации к вопросам общего плана и наоборот. Я надеюсь, что такая стратегия себя оправдала.

С ее помощью удалось если не установить, то предположить с большой долей вероятности, что церкви Меля и Ольнэ были перестроены заказчиками-мирянами, представителями знатных семейств региона. При этом церкви были задуманы и выстроены как семейные некрополи, и именно эта функция обусловила основные конструктивные и декоративные черты самих построек. Оба храма подверглись перестройке в момент, когда семьи заказчиков начали терять влиятельность. Возможно, строительство церкви-некрополя (которое служило манифестацией знатности рода) имело значимость именно для удержания семействами своих позиций при дворе и в ранге местной аристократии.

Становление аристократических родов Пуату было тесно связано с развитием способов их самопрезентации, и церкви-усыпальницы с фигурой всадника на фасаде должны были стать одной из самых ранних ее форм. Скульптура всадника, ключевой элемент пластического декора пуатевинских церквей, вписывается в многовековую иконографическую традицию погребальной и мемориальной скульптуры, яркие образцы которой известны в отношении как более ранних, так и более поздних эпох. Вместе с тем в рассмотренных случаях она несла совершенно особую смысловую и функциональную нагрузку, будучи родовым знаком знатного семейства и памятником, выставленным для обзора и поминовения многочисленными паломниками, шедшими по Турской дороге к гробнице апостола Иакова.

Интенции заказчика церкви, во многом определявшие ее будущий внешний вид, становятся более понятными в контексте выявленных представлений людей изучаемой эпохи о церковном строительстве. Особую значимость здесь имело осмысление строительства церкви как свершения дара, выступавшего актом коммуникации с миром иным и прогнозированием посмертной судьбы дарителя; как процесса упорядочивания, направленного вовне – на организацию общности, формируемой вокруг церкви, – и внутрь – на нравственное совершенствование тех, кто принимал участие в материальном созидании. В случае создания церкви-усыпальницы эти установки сплетались с родовыми амбициями представителей знатных семей и служили дополнительными факторами легитимации знатности рода.