Цепной пес самодержавия

– А кто сказал, что ты будешь выступать? Я, согласно своим новым документам, по национальности австриец, работаю помощником импресарио. Моя работа заключается в том, чтобы найти для представления артистов, достойных выступить на сцене прославленного театра-кабаре. Я тебя привожу, представляю, а тебя не берут, говоря: ты нам не подходишь. В итоге: с вами не заключают контракта, сударь, и вы уезжаете обратно в Россию, как там говорят русские: не солоно хлебавши. Все ясно?

– Теперь ясно.

– Раз тебе все ясно, то тогда прямо сегодня займемся делом. На все тебе отпущена неделя. За это время тебе сошьют костюм для выступления, помогут придумать сценическое имя, напечатают афиши. Также освоишь пару-тройку силовых трюков…ну и тому подобное. Завтра утром к тебе подойдет молодой человек. Дмитрий Аркадьевич Сухоруков. Год учебы в технологическом университете, потом ускоренный выпуск школы прапорщиков, ранение. В тот день, когда его выписали из госпиталя, был подписан мир с Германией. Он, как и многие, посчитал это крушением империи и чуть было не совершил… гм… нечто плохое. Чисто случайно в тот самый момент я оказался рядом с ним, поддержал, потом определил к нам на курсы. У парня неожиданно оказались хорошие способности к языкам и слежке. Он до этого самостоятельно изучал немецкий язык, а сейчас так и вовсе очень даже неплохо говорит на нем. Он подойдет к тебе завтра днем, когда ты придешь со своей борьбы.

Уже позже я узнал, что чувство глубокой признательности и почтительности бывшего студента, потерявшего своих родителей еще в юности, он перенес на Пашутина, считая его своим благодетелем, и тот стал ему вроде опекуна, держа при себе и доверяя несложные дела. Несмотря на легкий характер и молодость, Дмитрий оказался дельным организатором. Сначала он отвез меня к портному, который шил для цирковых артистов, после чего мы поехали на окраину города, где в одном из грязных и обшарпанных доходных домов он представил меня хозяину одной из сдаваемых там комнат. Кем тот был ранее, нетрудно было догадаться по обилию афиш, висевших на стенах, где был нарисован богатырь, демонстрирующий свою силу. Сейчас заплывший жиром человек, стоящий передо мной, мало чем походил на силача, изображенного на афишах. Если только пышными и длинными усами.

Бывший цирковой силач обошел вокруг меня, потом несколько раз провел пальцами по усам, приглаживая их, после чего сказал:

– Вот стать, так стать! Просто богатырская стать! Ну-ка, парень, давай на руках сразимся! Посмотрим, на что ты способен!

Подойдя к столу, стоявшему у окна, мы сели по обе его стороны на табуретки, поставили локти на стол и сцепили ладони. Мне не доставило особого труда уложить его руку три раза подряд. Бывший атлет раскраснелся, на его лбу выступили бисеринки пота. Помяв кисть после третьего поражения, он с восхищением посмотрел на меня и сказал:

– Первый раз вижу такую силищу. Ты меня как ребенка…. Хм! Как тебя звать, парень?

– Сергей.

– Ты меня зови Васильевич! Я покажу тебе, как надо вести себя на арене, а затем мы с тобой освоим несколько простых силовых номеров, которые всегда имели успех в цирке. Для начала возьми этот двухпудовик и покажи, как ты умеешь креститься.

Следующие дни я только и делал, что рвал цепи, ломал подковы и завязывал металлические пруты узлом. Несмотря на то, что все это было нужно только для одной-единственной демонстрации руководству театра-варьете, мне не хотелось даже в малейшей степени подвести Пашутина.

Дмитрию, как оказалось, тоже отводилась роль в моем номере, своего рода клоуна, неуклюжего помощника атлета. Глупо и невпопад шутить, дурашливо тужиться, пытаясь поднять гирю или натыкаясь на меня с разбегу, падать с испуганными криками, к тому же это соответствовало его веселому и дурашливому характеру. Через пару репетиций у него это стало выходить настолько естественно, весело и забавно, что я ему в шутку предложил подумать о карьере в цирке.

– Ваше величество, прибыл начальник генерального штаба генерал Эрих фон Фалькенхайн.

– Пусть войдет.

Адъютант сделал шаг назад и отступил в сторону, скрывшись из виду. Из-за двери послышался его громкий и отчетливый голос:

– Господин генерал, его императорское величество вас ждет!

Генерал переступил через порог кабинета и остановился. Когда дверь за его спиной захлопнулась, он встал по стойке смирно и принялся рапортовать:

– Ваше императорское величество, генерал…

Император выслушал его, затем сказал:

– Проходите, генерал, и сразу садитесь, так как у нас с вами будет долгий разговор.

Генерал прошел и сел на стул с высокой спинкой. Даже в положении сидя, фон Фалькенхайн умудрялся смотреться так, словно стоял навытяжку по стойке «смирно». Несмотря на то, что Вильгельм знал генерала с детства, почему-то подметил он это только сейчас. В другое время он, возможно, мог бы пошутить по этому поводу, но сейчас предстоял слишком серьезный разговор, чтобы начинать его с шутки.

– Как дела на фронте, генерал?