Цепи грешника

— Ты мог творить добро, — заметил я. — У тебя был выбор. И ты осознанно решил сеять смерть и хаос. А знаешь, — внезапно в голову пришла интересная идея. — Беги к брату. Беги к Алланделу, и скажи, что я иду за ним. Что Всегубитель идет за всеми вами. И что я даю вам возможность исправиться, вывести ангелов из захваченных городов, и вернуться на Небо. Если вы освободите людей, уберетесь из Антерры — я оставлю вам жизни, и позволю попасть в Водопад душ, как того требует замысел Первого Творения. И еще, отдай мне свой медальон. Отдай перо.

— Да! Да, милейший! — вскинулся Таламриэль, трепетно глядя на меня воодушевленным взглядом. Он сорвал с шеи перо, и бросил его мне под ноги. — Спасибо, всемогущий! Спасибо! — он кланялся и кланялся.

Волоча за собой сломанные крылья, Таламриэль уковылял в лес, едва переставляя ноги.

Не из жалости. Из корыстного интереса. Пусть братья увидят, что я с ним сделал, и пусть нервничают.

Кругом журчала вода, в ветвях шелестел ветер, и я остался наедине с собой. Челюсть пса растворилась, диск исчез, и меня охватила такая слабость, что я чуть не рухнул лицом в грязь.

Ошарашенно огляделся, будто очнувшись от страшного сна, и на лбу проступил холодный пот.

Твою-то мать. Это что, я всё сделал? «Это мы сделали, — ответил голос. Голос чужого разума. Я бы так не действовал. Я бы не пугал ангела до полусмерти. Я бы не ломал ему крылья и не издевался бы над ним. Я бы не действовал как мафиози. — И у нас с тобой еще много работы. Если хочешь вернуться к дочери — нужно найти еще шесть осколков циферблата».

— Кто ты такой? — спросил я, но в ответ услышал лишь грохот грома вдалеке.

Глава 12. Доминация

«Я — это наиболее смелая часть твоей личности. Не нужно проводить между нами черту, — ответил голос. — Не усложняй себе жизнь. С моей помощью ты сможешь действовать более эффективно».

Отлично.

У меня поехала крыша. Видимо, раздвоение личности и заселение в чужое тело идут бок о бок. Кто со мной говорил? Может тот, кого Таламриэль назвал Мортусом? А может личность мальчика, тело которого я непреднамеренно занял?

Оставалось только гадать.

Но голос точно не мой. Конечно, мне приходилось болтать с самим собой иногда, или ворчать, не от безумия. Просто эмоции требовали словесного выхода, что у каждого случалось. В недрах мозга поселился другой разум? Перо Таламриэля я повесил на шею, и оно блеснуло на груди в лучах солнца, что поднималось над горизонтом, показавшись между стволами деревьев.

Барабан нести не было сил, но пришлось. Дорогу к лагерю удалось найти по борозде. Длинна борозды пугала. Страшно подумать, насколько прочным нужно быть ангельскому телу, чтобы выдержать подобную нагрузку. Если так вспахать землю человеком, то его в порошок сотрет.

На путь ушло не более получаса. Из-за усталости ноги с трудом получалось переставлять, да и ходить босым по лесу — удовольствие сомнительное. Стопы пульсировали болью. Ощущения после пробуждения силы Первозданной Смерти напоминали похмелье, только хуже, а самое страшное — опохмелиться было нечем. Голова раскалывалась, рот от сухости казался пустыней, загаженной противными кошками.

Лагерь изменился до неузнаваемости. От забора почти ничего не осталось. Разваленные бараки опирались друг на друга, будто уставшие старики, а кругом валялись деревянные обломки да разломанные оконные рамы. От некоторых строений к небу поднимались облака белого дыма. Когда стало посветлее, и солнце поднялось чуть выше, свет упал на размытые водой магии дороги. Ни одного следа лап или стоп.

В переулках уныло шумел ветер, в дальней части лагеря редко подвывали грешники, но ни человеческих, ни ангельских криков я не слышал. Битва давно кончилась. Кто победил?

Где Маша и Уильям?

Я не переставал о них думать. Выжила ли Маша? Выжил ли Уильям? Уберегли ли они друг друга? А если Маша умерла, то что тогда? Сердце заколотилось быстрее. Думать об этом не хотелось. Из головы не выходило данное Маше обещание — защитить и вытащить любой ценой. Если она умерла — ее родители, да и я теперь, остаток жизни проведем в печали. И вина в этом только моя. Гнусная тишина. Хотелось услышать голос Маши, и заглянуть в ее голубые глаза.

Численность потерь определению не поддавалась. Немного тел осталось на центральной площади, а клетка Авалона была открыта настежь, и он вполне мог полакомиться трупами. Не сразу меня ошарашила мысль, что Авалон разгуливал где-то здесь.

Я затаил дыхание, и осмотрелся, прислушиваясь.

Гул ветра, монотонный плеск капель, срывавшихся с покосившегося козырька в лужу. Грешники умолкли, словно почувствовав мою взволнованность и мое присутствие. Тишина действовала на нервы. Если Авалон слонялся по лагерю — дело плохо. Любо-дорого посмотреть на человека, который меньше часа назад отделал архангела, затем пугаясь схватки с обычным грешником. На это имелись причины. Я еле держал барабан, тело ломило, и в венах айцура, не смотря на их энергетическое происхождение, чувствовалась физическая боль.