Центурион

— Тогда подходите сюда, — отрывисто сказала она. — На свет, чтобы я могла как следует рассмотреть. Не заставляйте меня ждать, префект; меня ждут еще и другие.

«Их-то ты привечаешь с улыбкой», — раздраженно подумал Катон, поднимаясь со скамьи и подходя к ней. Дочь посланника взяла его за локоть и подвела к лучу льющегося в окно света.

— Ну что сказать, — подытожила она после недолгого осмотра. — Эту руку вы, похоже, потеряете или сразу, или по частям.

Катон угрюмо поджал губы. Юлия взглянула на него, как ему показалось, с плохо скрытой смешинкой. Насмехается, значит. Ему стало горько.

— Солдат получает раны по долгу службы, госпожа. Причем неважно, рядовой ли это пехотинец, как тот, что только что от вас ушел, или офицер. Это входит в понятие о чести. Хотя, может статься, некоторым особам знатного происхождения оно знакомо не вполне.

До Катона лишь сейчас дошло, какой вопиющей бестактностью могут показаться эти слова. Глаза Юлии вспыхнули, но ответила она вполне сдержанно:

— Мой долг мне известен, префект. А ран я последнее время навидалась столько, что и рада бы забыть, да не могу. Была бы признательна, если б вы это учитывали.

Их глаза встретились, и Катон пронзил ее светло-стальным взглядом, какой приберегал для укрощения новоиспеченных рекрутов. Юлия все-таки отвела глаза и возвратилась к ране.

— Повреждены только мягкие ткани. Рана достаточно чистая, но все равно надо ее промыть и заштопать. Позвольте, — она потянулась к стоящей на столе чаше с водой, вынула из нее мокрую тряпицу и, отжав, занесла над резаной раной. — Ну что, давайте по новой. Порядок вы знаете. Будет больновато, но коли уж вы так круты нравом, то вам и боль нипочем.

Катон строптиво зарделся, но на колкость не ответил.

— Меня сейчас ждет с докладом ваш отец. Поэтому был бы признателен, госпожа, если бы вы поскорее закончили перевязку и отпустили меня исполнять мои прямые обязанности.

— Прекрасно, — сухо сказала Юлия.

Она заготовила иглу, суровую нитку и тотчас взялась за работу, протыкая Катону кожу и ровными стежками стягивая рану. Постепенно там образовывалась лиловатая полоска, а отрезок окровавленной нити становился все короче. Все это время Катон со стиснутыми зубами неотрывно смотрел в угол, исправно терпя боль. Наконец Юлия резким узелком поставила в работе точку.

— Ну вот и все, префект.

Вместо слов благодарности Катон ограничился кивком и взял курс на дверь с тайным облегчением от того, что избавляется от общества этой врачующей патрицианки. На выходе в спину ему донеслось:

— Так что, до следующей раны?

— Мгм, — выдавил из себя Катон, прежде чем выскочить в коридор.

Снаружи хирург наставлял своих подопечных перед отправкой за дневным рационом питания и воды для лазарета. Когда Катон с ним поравнялся, эскулап поднял бровь:

— Ну как, господин, полегчало?

— Полегчало? — иронично переспросил Катон. — Да уж куда там. Это ж рана от меча, а не от чиха.

— И все же согласитесь, — заметил грек, — эта женщина как никто умеет отвлечь мысли от боли.

— Вот уж точно, — усмехнулся Катон. — Я бежал от нее, не помня себя.

— Я не это имел в виду, — сконфуженно пытался пояснить хирург.

Но Катон уже шел дальше, хмуро обдумывая перспективу совместного заточения в цитадели с этой занозистой гордячкой — дочерью римского аристократа. И словно мало одного ее зазнайства, так ведь она еще и внешностью наделена такой, какая способна отвлечь от службы офицеров и прозябающих в цитадели вельможных персон. Эта мысль явилась как-то невзначай, и после минутного ее обдумывания Катон неохотно вынужден был признать, что дочка посланника весьма недурна собой, а если совсем уж точно, то красива.

«Красива», — язвительно хмыкнул он сам себе. Ну и что с того? Какая разница, как она выглядит. В лучшем случае это раздражает или отвлекает. А в худшем? В груди как будто полыхнуло, на что Катон, сердито ткнув себя кулаком в бедро, зашагал на поиски посланника.

Луций Семпроний поднял глаза на двоих офицеров, что входили сейчас в небольшую зальцу, выделенную ему распорядителем правителя Пальмиры. Хотя посланник императора Клавдия заслуживал определенно большего, общая скученность и нехватка места в цитадели заставляла довольствоваться малым: тут, как говорится, не до дворцовых этикетов. Небольшой штат канцелярии посланника ютился в коридоре, который служил ей разом и присутственным местом, и триклинием, и опочивальней. Проходя вместе с Катоном мимо молодых римских аристократов, что сейчас теснились с писцами и секретарями за скудной трапезой, Макрон не без злорадства улыбнулся. Так-то. Пускай золотая эта молодежь на своей шкуре испытает, что значат лихие времена; может, обернется пользой, когда эти юноши дослужатся до больших имперских чинов. Это, понятно, в том случае (тут улыбка сошла у префекта с лица), если они переживут осаду.

Приблизившись к Семпронию, оба офицера дружно вытянулись в салюте.

— Господин посланник! Старший префект Макрон и префект Катон приветствуют вас!

Семпроний с учтивым кивком указал на два складных стула перед своим столом.