Центурион

— Страхи? — презрительно поглядел Лонгин. — Я не боюсь, парфянин. Римляне не знают страха ни перед чем, и уж тем более перед варварами с востока.

— Отрадно это слышать, мой господин. В таком случае я могу уведомить своего повелителя о вашем согласии насчет встречи? Вы и трое ваших почтенных соплеменников?

Катона втайне позабавило, с какой гладкостью хитрому парфянину удалось обставить проконсула в принятии решения. Лонгина это, напротив, взбеленило настолько, что он не сразу вернул себе самообладание. А заметив выражение лица Катона, тут же ткнул в него обличительным перстом:

— Центурион Катон — вы, я вижу, в веселом расположении? Ну так будете меня сопровождать. Вы, ваш друг Макрон и легат Амаций. Остальным присоединиться к кавалерийской але. Все остаются здесь. Если я дам знак, немедленно спешите к нам на помощь. Выполнять!

Повернувшись к парфянину, он надменно бросил:

— Скажи своему хозяину, что встреча состоится, как только остальные его люди отступят на безопасное расстояние.

— Будет сделано, мой господин, — парфянин склонил голову и, развернув всхрапнувшего коня, лихим галопом помчался к своим, не давая римлянину опомниться и поменять решение насчет условий встречи.

Макрон между тем придвинулся к Катону и вполголоса сказал:

— Ну, спасибо за то, что втянул меня в это.

— Прошу прощения, — с готовностью извинился Катон и указал в сторону конной алы: — А теперь мне бы э-э… лошадь.

— Ступай, выбирай — а то, не ровен час, еще чего-нибудь выкинешь.

В то время как Катон отходил в хвосте других офицеров, Амаций, Макрон и проконсул смотрели, как парфяне разворачивают и уводят своих коней, оставляя на месте только посланника, знаменосца и еще двоих. Макрон задумчиво потарабанил пальцами по луке седла.

— Чего же они все-таки хотят? Кто-нибудь знает?

— Лично я понятия не имею. — Лонгин помолчал, затем ворчливо заметил: — Ума не приложу, как они умудрились незамеченными так близко подобраться к нашему расположению. У нас что, в разъездах и на заставах служат слепцы? Кто-то за это ответит, — мрачно заключил он.

Все трое обернулись на стук копыт: это прибыл верхом Катон.

— Смотреть в оба, — обратился к офицерам Лонгин. — При первом же признаке опасности подавать сигнал криком и бросаться на этих выродков. Однако помните: у нас до сих пор перемирие. Движение можно делать лишь тогда, когда его сделали они. Поэтому руки держать на виду, к оружию не притрагиваться.

Амаций резко втянул носом воздух.

— Будем надеяться, что и царевич скажет своей челяди то же самое.

— Именно, — кивнул Лонгин и для успокоения сделал глубокий вдох. — А теперь всё, едем.

Каблуками сафьяновых сапог он нежно ткнул в бока своего коня, направляя его вперед. Остальные тронулись следом цепочкой, осторожно направляясь через пустошь навстречу парфянам. Держась чуть сзади и сбоку своего командира, Катон не без труда сдерживал соблазн положить ладонь на рукоять меча, но вместо этого сжимал обеими руками поводья. Спину он держал нарочито прямо, чтобы парфянам казаться надменным и бесстрашным — хотя у самого в животе все сжималось от страха, а сердце гулко стучало в ребра. Себя он презирал уже за то, что вообще вынужден выказывать эту фальшивую браваду. Случайный взгляд вбок открыл, что и Макрон пытливо смотрит на парфян, но скорее с любопытством и оценивающе, чем с боязнью или напряжением. И Катон как за спасение ухватился за мысль, что его бесстрашный друг даст фору любому парфянскому воину, каков бы тот ни был, если только он замыслил что-нибудь коварное.

Обе группы всадников сближались в полной тишине, нарушаемой лишь глухим стуком и поскрипыванием копыт по щербатой земле. В ярком свете дня отчетливо виднелся прихотливый орнамент на колчанах парфян, а также тонкая изысканность их одежд. Лошади под ними были несколько меньше, чем у римлян, но прекрасно ухоженные — гладкие, мускулистые, и двигались с эдакой текучей грацией. Знаки различия у парфян были непонятны; исключение составлял, пожалуй, только знаменосец, у которого к седлу было приторочено что-то вроде большой плетеной корзины. По молчаливому согласию стороны остановились друг от друга на двойной длине копья и вопросительно друг друга оглядели. После этого самый рослый из парфян неожиданно откинул от лица платок золотистого шелка и заговорил.

Посланник с вниманием выслушал, после чего почтительно склонил голову и лишь затем обернулся к римлянам:

— Царевич желает вам бесконечного здоровья и преуспеяния. Вам, вашему императору и всему вашему народу. Он также похвально отзывается обо всех тех прекрасных землях, которые вы заняли именем Рима. Он говорит, что несказанно впечатлен вашими линиями сторожевых башен и передовыми заставами, что обороняют подступы к Антиохии. Нам было не так-то просто подступиться и пройти через них незамеченными.

При последней фразе губы Лонгина сжались тонкой линией, а свободная рука на секунду стиснулась в кулак.

— Довольно любезностей, — вскинул он руку. — Я так понимаю, вы здесь не для того, чтобы восхищаться красотой окрестностей. Давайте по существу. Что желает царевич?