Центумвир

Такой взгляд и то, что за ним, чем он обусловлен, каким нутром... этот взгляд врезается в память. И не только в нее. Это без выбора, потому что… блять, нет! По любому были проблески звериного. Или хотя бы чего-то ближе к человеку, заставшему пикантную ситуацию. По-любому было! Я просто кончала же, мозг с телом не в ладах в такие моменты! Я могла это проглядеть…

Да. Проглядеть. И совсем не кончала еще сильнее под его взглядом, потому что не животный он был, и не шокированный, вот совсем другой…

Блять. Не-е-е-ет… Нет!

Пиздец. Шевель, нельзя таким быть. По закону жанра тебе вообще нельзя быть вот таким... остается слабая надежда, что я просто на приходе не так расценила. Ошиблась. Обманулась. Пожалуйста...

Набрала Вадиму Алексеевичу, оставившему для меня работу по финпирамиде у секретаря. Спросила, где дислоцируется. В забегаловке через дорогу. Разумеется. Думает, что я настолько ебнутая и сейчас ему прилетит от Истомина. Потому и пасется в зоне досягаемости, чтобы не далеко Яру за ним ходить. Нельзя, Вадим, сука...

Тщательно культивируя надежду, что таки ж можно еще спустить все по тихой грусти, поскакала к нему.

– Он не знает. – Оповестила я, падая за столик напротив него и пристально глядя в его ровное непроницаемое лицо, уставившееся в телефон.

– Да я понял, я же еще дышу. – Не поднимая на меня взгляда от экрана. – И даже косточки целые. И д… Спасибо. Вот я серьезно.

Я положила руки на стол и, уткнувшись в ладони горестно взвыла. Ну, почему-у-у, Вадим?! Ну, почему ты не отреагировал как всякая стандарт-скотина, только что заприметившая чужой трах, чем бы и оттолкнул. Да я уже знаю почему не отреагировал... одна секунда, блять! Одна! И все сказано. За нас обоих.

– Стучаться надо, деревня. – Угрюмо буркнула я.

– Прости. Это я тоже серьезно.

Я подняла на него мрачнейший взгляд. И отвела, почувствовав, как запершило в горле, без задней мысли протянула руку за его стаканом. В тот же момент, он, все так же занятый телефоном потянулся к кружке. Пальцы коснулись пальцев.

По коже ток.

Я, горестно застонав, стукнула свою дурную голову лбом о стол и постучала ею о столешницу, пытаясь выбить из головы страшные вещи.  Потому что в тот же момент прикосновения у него свело пальцы судорогой. И от этого не только по коже ток.

– Не касайся меня. Тоже серьезно. – Негромко произнес он, откладывая телефон и глядя в окно. Профиль ровный. Четкий. Строгий. Скулы выразительны... Ну твою же мать, начало-о-ось! – Теперь вообще не надо этого делать, даже чисто поржать.

– Не сдержишься? – все еще наивно питая слабую надежду словить отторжение.

– Сдержусь. Не мальчик уже. – Отпил кофе, я снова постучала лбом о столешницу, едва подавляя горестный вой, рвущий нутро. Полосованное. Поставил кружку передо мной, сложившую руки на столе и угрюмо глядящую в сторону. – Просто относись ко мне как к ебнутому мужику, боящемуся чужих прикосновений. Где твое сочувствие, Васильна? Ебнутых надо жалеть. И не трогать.

– Ты делаешь хуже. – Прикусывая губу до боли. С трудом трезвящей ту дичь в голове.

С какой стороны он прикасался губами к кружке?..

И рывком, еще не до конца осознав мысль и последствия, швырнула стакан со стола.

– Зря. Кофе действительно хороший. – Спокойно произнес Вадим, поднимаясь из-за стола и продемонстрировав купюры идущей к нам официантке, жестом попросил не подходить. К нам. Ко мне. – Салфеткой вытер слюни свои. С кружки. Ты стол головой ебашила, поэтому не видела. – Положил купюры на край стола. – Чувствовала затылком, что смотрел на меня, стеклянными глазами глядящую на удаляющуюся к стойке бара девушка. Чувствовала, как смотрит. Тихо произнес, – я тоже не тварь, Васильна. Так что помним о том, что ебнутых надо пожалеть и не касаться.

Смотрела на него, удаляющегося не оглядываясь, все так  в телефоне. Открытая дверь, порыв ветра распахивает его приталенное пальто, касается его лица и роняет прядь темных волос на высокий лоб. Так же погружен в телефон. Привычный, почти небрежный жест длиных пальцев чтобы поправить прядь. Спокойный, твердый шаг к автомобилю, возле которого быстро докуривал водитель, распахивая ему заднюю дверь. Он так и не посмотрел на меня. Пока его лицо не было надежно скрыто за наглухо тонированным стеклом. И я знаю что было в глубоких глазах, теплого, орехового оттенка.

Поднялась из-за стола. Усилие, щелчок в голове, подбородок выше. И незаметное сжатие кожи на бедре, где был синяк – последствие очередного зверства инопришеленской атаки. эффект хороший – легкая болезненность отрезвила. Но с трудом согнала фантомное ощущение тепла ладони, однажды зажимавшей мне рот и большим пальцем утершей дорожку слез с правой щеки.

Хьюстон Алексеевич, у нас проблемы.

Бедная твоя рука.

***

– Ран, Форест, ран. – Скучающе глядя на дорогу, флегматично произнес Истомин.

Я шла по обочине дороги за городом. Шла, потому что за этот лютый по пиздецу рабочий день тоннами херачила кофе, и когда батрака забрали с фронта и повезли долгими дорогами, уже не выдерживала и попросилась в кустики.