Центр

А теперь, когда засветило что-то впереди, казалось, пошли уже титры перед началом второй серии ее счастливой семейной жизни, уж как захотелось Кате сделать ответное движение… Ведь не просил муж немыслимого, ведь после всего, что было, это же… пустячок. Пустячок, а приятно. Сделать его приятно, тем более когда просят, жарко дыша в ухо.

Это ей все так представлялось: небольшим бюрократическим извращеньицем, самой, собственно, учрежденческой природе вещей присущим. Но отец изложил ей иную схему, согласно которой Карданова двигала группа Ростовцева, а эти люди тоже не сами по себе, их тоже двигали те, кто, воспользовавшись моментом, решили, наконец свести счеты с Немировским.

Отец излагал довольно логично, но Катя ощущала, что это была логика бреда. Впрочем, не совсем бреда. Реальности, единой для всех, не существует, и для разных людей реальными являются те представления и навыки, которые позволяют им добиваться определенных целей. И такие люди, как ее отец, например, или Немировский, никогда и ни за что не поверят, что кто-то действует, исходя лишь из интересов дела. Вернее даже так, что они и сами интересы дела понимали во многом как поддержание определенного баланса в персональной расстановке.

Так ли, иначе ли, а, по Николаю Кузьмичу, выходило вот как: операцию планировали профессионалы, поэтому начало ее, чтобы не возбуждать ничьих подозрений, решили провести на самом скромном кадровом уровне. Внедрить Карданова мэнээсом, а уж он, подталкиваемый из-за кулис Ростовцевым, сумел бы наломать дров, никто бы и оглянуться не успел.

— Это каким-же образом? — полюбопытствовала Катя. — Ведь он работал бы моим подчиненным.

— Эх… волос долог, — крякнул отец, — в тебе ли дело? Ваш Карданов — тот же камикадзе. На приличную карьеру рассчитывать ему уже поздно и терять, следовательно, нечего. А такие субъекты особо опасны, если заимеют доступ — хоть на мизинец — к реальной информации. Не существует для них ни признательности, ни приличий, ни лояльности. И кто и когда им шланг перекрыл, очень даже помнят. Так что Карданов сам сгорит, ему не впервой, а против Немировского до конца пойдет.

— Я лично представляю Витю несколько с другой стороны. Но даже если ты прав, это всего лишь характеристика субъективных намерений. А где же возможность их реализации? Не забудь, что от Карданова до Немировского по вертикали не один или два кабинета.

— Воображения у тебя нет. Засиделась в своем НИИ, — вроде бы уже спокойно объяснил отец. — Стоит только Карданову опять заварить кашу с каким-нибудь сомнительным изданием, и ты думаешь, это через тебя пойдет? Как бы не так. Он сразу выйдет на Сухорученкова. А ваш директор… нельзя, конечно, сказать, чтобы уж отпетый какой, экстремист типа Ростовцева. Было бы так, не удержался в таком кресле все эти годы. Но водились и за ним до директорствования кое-какие уклончики.

— Но где же все-таки связь?

— А связь та, что Немировский курирует всю науку от Комитета. И ваш Институт в том числе. Значит, любой пожар или свара в нем — непосредственно по Немировскому и ударят. Еще год назад любая напряженность разряжалась бы однозначно: сверху вниз. А теперь поступи наверх сигнал, что Немировский и Сухорученков разных мнений держатся относительно неких начинаний некоего задрипанного мэнээса, то еще начнут прикидывать, чье мнение предпочтительней. Теперь такие, как Сухорученков, отсиделись под нашим же крылышком, а мы не разобрались до конца. Так вот, теперь они кое-куда выходы имеют. Оно, положим, ненадолго, как я полагаю. Но момент такой подошел. А поддайся мы сейчас, могут в рост пойти.

Катя напомнила отцу, что ведь теперь не о должности мэнээса для Карданова речь уже идет.

— Вот именно! — подхватил Яковлев и уже пошел накручивать, не заботясь о достоверности, доказательности и тому подобной презираемой им ерунде. — Это они спервоначалу так, побоялись сразу-то в открытую. Перестраховались. Ну а теперь, ты же видишь, понеслось как всё… Им теперь только бы на поезд вскочить. Маски сбросили!

Кате стало страшно неприятно от самого разговора и своей роли в нем, она заторопилась прощаться, но отец не мог уже остановиться и выдал ей вдогонку на полную катушку. А чего стесняться в своем отечестве?

И теперь, возвращаясь домой, а значит, и к мужу, она обдумывала свое житье-бытье, ставшее вдруг до отвратительности проблематичным.

— Отвяжитесь, молодой человек, — сказала она мужчине лет пятидесяти с небольшим, который, заходя то с одной, то с другой стороны, пытался ей что-то говорить, она только поняла, что он прибыл откуда-то  о т т у д а  и непременно желает распаковать зацеллофаненную аппаратуру в присутствии такой женщины, как она, потому что она, сразу видно, во всем этом здорово разбирается, а он — творческий работник и, конечно, понимает, что транзистор и трансцензус должны чем-то отличаться от транснациональных корпораций, но чем именно, это, конечно, только вот им, таким красивым женщинам дано…