- Возможно, но не так скоро. Я еще хочу добавить, к сказанному. Придет время, когда наше тело станет холодным и черствым, и мы уже ничего не сможем подарить друг другу, как бы мы того не хотели. Эта прелесть, наслаждение друг другом, будет навсегда утрачена и эту утрату невозможно будет вернуть ни за какие деньги, за серебро и золото. Тогда мы будем считать, что мы счастливы, набив брюхо кашей или выпив стакан бормотухи. Господи, как это скучно! Я испытываю страх только перед этим. Господь отпустил нам не много времени, когда мы способны испытать эту радость. Я думаю всего каких-то десять, от двадцати пяти и до тридцати пяти лет, мужчине немного дольше, а потом наше тело начинает превращаться в труху, и помочь себе мы уже ничем не можем. Я уверена, что когда нам будет за пятьдесят, самыми яркими воспоминаниями у нас будут воспоминания о приключениях в молодости, о таких вот ночах, как эта. Мне искренне жаль тех девушек, которые в восемнадцать лет выходят замуж, и уже через несколько месяцев ходят с пузом, а молодой муж норовит гульнуть на стороне, а гульнув, уже по другому на нее смотрит, потому что та кажется лучше. Они рожают, делают аборты и к тридцати пяти годам превращаются в старух. Они - то и не испытали радости, и, наверняка, не знают, что это такое.
- Ты удивительная женщина: ты не только красивая, сладкая, но и умная. Только, почему ты решилась на все это со мной уже на второй вечер нашей встречи?
Роза задумалась и неопределенно ответила:
- Я и сама не знаю. Что-то толкнуло меня на это, может твой романтичный облик и сознание того, что жизнь коротка как миг. Кто знает, может, я завтра под трамвай попаду, и мы больше не увидимся.
- Не говори так.
Мы покинули остров и договорились. Мы договорились встретиться завтра в это же время, на том же месте.
Она помахала мне ручкой как маятником.
5
Мне было так хорошо, что я и не думал садиться на городской транспорт, а шел пешком до самого общежития. Мягкий теплый ветерок шелестел в тополиной листве, молодые пары шли в обнимку и даже целовались, у девушек улыбка радости цвела на розовых щеках, старички парами ковыляли и, казалось, ворковали радостно о чем-то своем. Над городом поднялось жаркое южное солнце. Земля вращалась вокруг своей оси с огромной скоростью, на что ей отводилось всего двадцать четыре часа, и еще с большей скоростью двигалась вокруг солнца, чтобы совершить почетный круг за 365 дней, но люди этого не чувствовали, не замечали, не ощущали. И я шел вдоль трамвайной линии, радуясь, что моя Роза, мое земное счастье, которое я наконец-то нашел, уже дома, она села на трамвай, ссылаясь на усталость и на то, что хочет отоспаться; может быть, она увидит меня во сне.
Я добрался до своего общежития довольно поздно, поднялся на второй этаж и, приложив голову к подушке, нескоро заснул с ее именем на устах. Проснулся, как обычно в девять утра следующего дня и стал готовиться к новому свиданию: побрился, привел себя в порядок. Мы договорились встретиться на Комсомольском острове уже как любовники, внутри которых только разгорается страсть.
Время тянулось нескончаемо долго. Я пробовал готовиться к экзамену, который предстояло сдать, несколько дней спустя, но из всех книжек выплывала голова моей возлюбленной, моей роковой, поработивший меня женщины, всего за одну ночь. Я закрывал книгу, брался за другую, швырял их в угол, брал карандаш и бумагу, садился сочинять стихи. Но стихи получались слащавые, они были о Розе, о ее прекрасном теле, и моей страсти. Такие стихи стыдно было показывать даже ей. Я их тут же рвал и выбрасывал в мусорную корзину. Надо бежать в цветочный киоск, решил я и спустился на первый этаж. На первом этаже висел алфавитный щит с ячейками, куда почтальон раскладывала письма. Я посмотрел в свою ячейку, там было письмо на мое имя от...Аллы. Нет, не буду вскрывать, не хочу читать, решил я твердо. Мне было больно даже глядеть на это письмо. Кроме жалости к Алле, уже ничего другого нет. Я выскочил на улицу, стал сверять свои часы с теми, что висели над входом в общежитие. Мои часы опаздывали на пять минут. Малая стрелка близилась к семи. Скоро, скоро, мы увидимся снова. Как давно мы не виделись, должно быть более суток. Господи, как это много! А если она не захочет на пляж, куда я поведу ее в этот раз? Или она меня поведет? Может, пойти в Ботанический сад, там много укромных, безлюдных мест, покрытых буйной, раскаленной за день травой. Там нам будет не хуже, чем на пляже.
В половине восьмого я уже стоял на трамвайной остановке, но Роза опаздывала. Я стоял так близко к трамвайной колее, что кондуктор приближающегося трамвая, стала сигналить мне и погрозила кулачком, когда я, очнувшись, отпрыгнул в сторону.