Цена страсти

Благодарность, которую Олег никак не мог выразить, вскоре переросла в привязанность, и когда подполковник умер, он горевал по-настоящему, как горевал бы о смерти отца, которого никогда не знал.

Арсений Шубин не был ему ни близок, ни дорог, но он – родной брат Петра Петровича. А подполковник любил своего брата.

Спустя несколько месяцев после смерти подполковника на Шубина было совершено покушение, не первое и, наверняка, не последнее. Но тогда Олег быстро вычислил заказчика.

Шубин, который прежде относился к нему настороженно и даже где-то с ревностью (впрочем, он ко всем, кроме своего брата, относился настороженно), сразу проникся, приблизил, наделил почти неограниченными полномочиями.

Шубин имел феноменальный нюх на то, что может принести выгоду, но ещё с 90-х привык действовать нахрапом, идти напролом, убирая в прямом смысле любую преграду.

Миллер же предпочитал другие методы. Ведь у любой преграды есть слабое место, у любой цепочки – слабое звено. Надо лишь вычислить его и просчитать вероятные последствия.

А вот сам он был неуязвим, потому что когда нет привязанностей – нет и слабых мест. Когда ничего не боишься потерять и ничего не желаешь обрести – ты свободен и неуязвим.

Всё оборвалось в то утро, когда он прилетел из Лондона. Больше всего хотелось спать – сказывались долгий перелёт и джетлаг. Звонок Шубина застал его по пути домой. Обычный деловой звонок, пока одна, походя брошенная фраза Арсения, не заставила его сердце болезненно дёрнуться.

– Ну ладно, Олег, тогда отдыхай. Созвонимся завтра, а мне тут ещё надо с одной журналистской козой разобраться.

– Серьёзное что-то? – равнодушно спросил он.

– Да не-е-ет. Выскочка какая-то, просто воду мутит. Петицию вон выкатила. Ерунда это всё, но мне сейчас лишний шум вокруг завода не нужен. Сам знаешь. Ребята к ней наведывались на днях, объяснили ей ситуацию, но, видать, не очень доходчиво. Так что потолкую с этой Чернецкой сам. Сейчас за ней отправлю парней…

«Чернецкая» прозвучало как выстрел.

– Я сейчас приеду.

Мало ли Чернецких, говорил он себе, вдавливая педаль газа. Вовсе не обязательно, что это будет та самая Маша.

Но это оказалась она…

Почти всё из этого досье Олег и так уже знал. Он не следил за ней, просто время от времени интересовался. Знал, что у неё всё в порядке и жизнь её неплохо устроена, и этого было достаточно.

А когда-то он сходил от неё с ума, просто болен был ею. Теперь, вроде, всё успокоилось, ни тоски, ни тяги, ни сожаления не осталось. Потому-то сам себя не понимал – отчего сердце холодело, когда он нёсся по загородной трассе к дому Шубина, а потом выскакивало из груди, когда сидел в кабинете и напряжённо ждал, зная, что с минуты на минуту её привезут.

Когда-то он мечтал с ней снова встретиться, снова увидеть её улыбку, поймать смущённый взгляд.  Когда-то это было его самое сильное желание, даже нет, единственное.

Он вспоминал, как впервые увидел её, такую нежную, в троллейбусе. А ещё ту дурацкую свадьбу вспоминал и особенно – их ночь, после которой Маша исчезла.

Потом наоборот запретил себе вспоминать. Зачем ворошить прошлое? От этого только в груди болело. Хотя совсем выкинуть её из головы не получилось, но со временем чувства угасли – это главное.

И вот спустя семь лет эта встреча всё же состоялась, но совсем не так, как ему хотелось когда-то. Так, как он даже предположить не мог.

Маша тоже его узнала. Этот шок в её глазах – хоть на месте провались… В общем-то, такую реакцию Миллер и ожидал, а всё равно стало не по себе. Очень не хотел он предстать перед ней при таких обстоятельствах. Но и не остаться не мог – мало ли что взбрело бы в голову Шубину.

Её взгляд преследовал его потом неотступно весь день и даже ночью не выходил из головы.

Олег поехал к ней. Знал, что не надо, что ничего он ей предложить не может, ради её же блага. Да вообще, от такого, каким он стал сейчас, ей лучше держаться подальше. И всё равно не смог сдержаться. Поехал. Но даже тогда не думал, что всё у них так закрутится. Думал, просто поговорят. Думал, узнает наконец, почему она сбежала тогда. Но его как прорвало. Всегда собранный до предела, никогда не теряющий самообладания, хладнокровный и не только внешне, он ничего не мог с собой поделать.

Ничего, оказывается, не угасло, просто затаилось и теперь полыхнуло с новой силой.

И эта вынужденная необходимость скрывать их связь, постоянный страх за неё и мучительное понимание, что вместе им всё равно не быть – обострило его чувства до предела. Дышать было больно, смотреть на неё было больно, и как он будет потом без неё – даже думать не хотелось.

Ну будет как-нибудь, говорил себе. Однажды он уже такое перетерпел, значит, перетерпит и ещё раз. Хотя сейчас, чувствовал, будет в сто крат больнее, чем тогда. Потому что тогда его снедала, наверное, одна лишь страсть, а теперь было и что-то ещё, совсем другое. Теперь ломило грудь от нестерпимой нежности. Тепреь Маша вросла в него, накрепко, и отдирать придётся с кровью.

* * *