Вместе с нами дружили еще две девочки – сестры Разият и Рабият. Они молча, разинув рты, слушали Хатун. Девочки были сироты; уже четыре года как умерла их мать, а их отец так и не женился. Кто бы с ним ни заговаривал о женитьбе, он отвечал: «Не хочу, чтобы мои девочки видели мачеху. Вот они подрастут, тогда посмотрим». Он часто во время сенокоса подходил к нам и смотрел, как его дочки учатся косить сено. Когда он подходил, Хатун молчала, будто в рот набрала воды. Однажды Магомед, улыбаясь, обратился к Хатун:
– Мои дочери дома все время говорят только о тебе: «Хатун слышит, как поют корни цветов и трав, она слышит мелодию земли». А почему, когда я подхожу к вам, ты молчишь?!
Вскоре в ауле пронеся слух, что Магомед женится на Хатун. Как бывает в маленьком ауле, одни говорили: «Зачем ему калека?», другие – что он делает это ради детей.
И однажды в прохладный весенний день люди увидели, как Магомед и Хатун, держа за руки девочек, шли к своей делянке. Были слухи, что мачеха Хатун – Сухайнат категорически была против, чтобы Хатун выходила замуж. Понятное дело, ведь она лишалась бесплатной, притом такой преданной прислуги – ведь Хатун умела делать все, и вся черная работа всегда лежала на ней.
Но Хатун все решила сама, она не оказалась, как говорится, орешком, который можно ломать между пальцами. Выбрав момент, она сказала своему отцу:
– Я выйду за Магомеда замуж, потому что хочу иметь свой дом, и, кроме того, у меня будут две дочери, то есть своя семья.
Отец не стал упрямиться и выдал ее замуж за Магомеда. Разият и Рабият просто расцвели: всегда чистенькие, ухоженные, с причесанными волосами, в выглаженных платьях, они бегали за Хатун: «Мама! Мама!» Магомед сразу будто помолодел, он рано вставал, занимался домом, скотиной, пахал, сеял, молотил, как положено семьянину. Если Хатун поднимала тяжести, он тут же бежал на помощь. Хатун как-то выпрямилась, стала передвигаться быстрее и часто говорила: «Ой, мне некогда, надо, пока Магомед придет, обед приготовить, он просил сегодня сделать чуду».
А однажды случилось удивительное. Состоялось сватовство дочки Сухайнат – Жавгарат, и ей в ночь ураза-байрам должны были от жениха принести подарки. Невестина родня готовилась встретить достойно женихову родню. И Хатун со своими дочками тоже готовилась к этому событию.
Вдруг раздался сильный крик – сельчане кинулись в дом Сай-пудина. Все увидели – около печки без сознания лежала невеста – вся левая сторона тела, начиная от головы, была залита кипящим маслом. Оказывается, Жавгарат нечаянно задела платком ручку кастрюли, в которой кипело масло для халвы. Кастрюля упала, и все масло вылилось на девушку. Несостоявшуюся невесту увезли на арбе в больницу, потом в Махачкалу. Целых два года ее лечили. Но она осталась калекой навсегда: половина лица обожженная – вся в рубцах, левая рука высохла. В ауле перешептывались: «И все же возмездие есть на земле, Сухайнат свою падчерицу сделала калекой, и Аллах наказал ее за это».
На горе я, как в седле
«Искренность – источник всякой гениальности».
Унас в горах, а именно на Хунзахском плато, нет многоводных, глубоких рек, поэтому они текут быстро, легко, разбиваясь о скалы и камни, а многоводные реки текут не так шумно, они, как умный, мудрый человек, спокойны и неторопливы. А в этих шумливых горных речках, которые берут начало с высоких вершин, столько прелести, если суметь терпеливо и внимательно их выслушать – в них столько музыки, которая способна окрылить человека.
Я с самого детства любила горные реки и в то же время боялась их. У меня ни разу не хватило мужества искупаться в речке, но часами стоять на берегу и слушать ее музыку стало моей слабостью. Однажды я поднялась на снежную вершину, солнце, казалось, опустилось прямо на нее и грело своими теплыми лучами, эта любовь солнца не осталась безответной. Лед сначала будто вспотел, на нем появились капельки, чистые и прозрачные, как утренняя роса, а потом они, превращаясь в маленькие струйки, соединились, и я стала свидетелем рождения горных ручейков. А уже в низине маленькие ручейки стекались, образуя молодую речку.