Целующие солнце

Анна Николаевна убрала блокнот обратно в сумочку и позволила себе задать несколько личных вопросов о моем душевном состоянии, о том, что я чувствую из-за гибели Аленки, о моих воспоминаниях. Я не мог рассказать ей, что до сих пор путаюсь во времени. Мне все еще казалось, что Аленка умерла два года назад, но в то же время среди ночи, во сне, за обедом или же просто лежа на кровати, я вдруг вспоминал что-то из недавнего прошлого, из жизни, которая так мирно текла две-три недели назад. И в этих воспоминаниях тоже была Аленка. Да, мы с ней давно перестали любить друг друга так же нежно и безответно, как несколько лет назад. Да, мы часто ругались и злились друг на друга в последнее время, а рутина семейной жизни давно оплела толстой паутиной наши отношения. Но Аленка-то была жива. Она рядом, со мной в этих воспоминаниях. И это раздвоение времени, словно полоска между двумя листами бумаги, наклеенными друг на друга, тянулось теперь вдоль всей моей жизни.

Ничего этого я не сказал. Анна Николаевна и не настаивала. Она вкратце рассказала о похоронах, сделала печальные глаза и засобиралась. Либо ей было сложно сдерживать эмоции, либо сложно их проявлять. В любом случае, он быстро ушла, пообещав заглянуть через несколько дней.

Глава двадцатая

В палате остались я, Игнат и розы, чей аромат вдруг напомнил мне, что Аленка никогда не любила роз. Ей больше нравились полевые цветы, а особенно подснежники и ландыши. Я вспомнил маленькие нежные букетики, расставленные по комнате, когда мы еще жили у Археолога. Такие упорные в своем желании дотянуться до солнца из-под холодного снега. И в тоже время такие хрупкие. Из подобных противоречий не вяжущихся друг с другом состояний была соткана и сама Аленка. Она пыталась подняться под толщей тяжелого мира, тонкими ручками упорно толкая небесную твердь. Иногда у нее это получалось, иногда нет. А я часто не замечал успехов, и еще более часто не помогал…

Ландыши… как приятен ваш нежный запах против тягучего аромата роз — надменного аромата победителя, аромата обладателя всего существо на земле, аромата самоуверенности, наглости, себялюбия.

Игнат усиленно скрипел карандашом по бумаге.

— Игнат, — сказал я его, — будь добр, убери, пожалуйста, этот букет из палаты. Куда-нибудь подальше…

Игнат мгновенно отложил тетрадь, будто только и ждал, и с готовностью накинул на худые плечи голубую больничную рубашку.

— Я вот только хотел предложить проветрить, — отозвался он тяжелым хриплым басом, — а то сил нет, честное слово.

Он небрежно взял букет, проехав бутонами по полу, приоткрыл окошко и выкинул цветы на улицу. Я от удивления открыл рот. Нет, конечно, видеть приходилось многое, но чтобы так, по-русски, небрежно и наплевательски, в первый раз.

Видя мое удивление, Игнат небрежно махнул рукой и засмеялся.

— Не хотел огорчать, — произнес он сквозь смех, — но так уж сложилось, что эти окна выходят на задний больничный двор. Там внизу деревья, а не головы несчастных больных. Так что не переживайте.

Я пару секунд переваривал услышанное. Игнат тихонько посмеивался в бороду. Ворвавшийся ветерок стремительно очистил палату и от тяжелого запаха роз и от аромата дорогой туалетной воды. Игнат присел на подоконник, одну ногу положив на батарею, а вторую раскачивая невысоко от пола, и закурил, косясь на меня хитрым взглядом. Я, в свою очередь, косился на него, несмотря на ноющую боль в шее и невозможность сменить позу, хотя спина чесалась.

— Ой, как вы мне интересны с этими вашими ложными воспоминаниями, — внезапно сказал Игнат.

— Неужели?

— Я тоже врач, только несколько иного толка, и ваши разговоры с Данилычем, знаете, очень меня заинтересовали.

— Данилыч, это?..

— Психиатр, — кивнул Игнат, — совершенно верно. Мы с ним одно время пересекались. Конкурировали, можно сказать. Теперь он тут заведующий отделением, а я валяюсь в больнице с воспалением легких, такие вот судьбы.

— Вы тоже психиатр?

— Ну, скажем так, почти. Я парапсихолог. Одну секунду…

Игнат положил тлеющую сигарету на край подоконника, подошел к своей кровати и, шумно присев, начал что-то искать в тумбочке.

— Ага… Гм… Сейчас, тут где-то было… Вот… — он извлек на свет и протянул мне визитку.

Отпечатана она была на картоне, черно-белым принтером и обклеена прозрачным скотчем. В нескольких местах скотч пузырился. Поделка, честно сказать, не самого высшего качества. Сверху на визитке крупным шрифтом было отпечатано: «ИГНАТ ВИКТОРОВИЧ КЛЕП», ниже шло мелко, но жирно: «Врач-парапсихолог, кандидат наук, лауреат премии «Третий глаз» в Вильнюсе. Сеансы парапсихологии, различные методы реинкарнации: кем вы были в прошлой жизни и кем можете стать в будущей. Телефон…»