Целующие солнце

— Он, наверное, про ту девчонку, которую вместе с ним в овраге нашли, — догадался тот, кто меня поддерживал, и прямо в ухо, громко, до звона, сказал, — нету ее тут. Умерла еще в овраге, два дня назад.

— Ладно, потащили, — произнес второй голос, внезапно ставший далеким-далеким и глухим.

Мир перевернулся, ноги подкосились, вонь стала нестерпимой, и меня стошнило в темноту с противным рыгающим звуком и далеким, словно сквозь вату донесшимся всплеском. Кто-то ругнулся в ухо, оставив надолго гудящий звон.

А сквозь вонь доносился запах сигарет и губной помады. Какая-то часть меня вышла из тела — невидимая и воздушная — и устремилась в темноту, ведомая тонким сигаретным ароматом. И я сам, недолго думая, устремился за ней.

Глава пятнадцатая

В начале сентября две тысячи первого, когда первые листья на деревьях уже начали покрываться предсмертной желтизной, окрашивая улицы в тоскливые тона предстоящих холодов, я продал свои первые фотографии в детский журнал. Это был один из сотен журналов, куда я разослал свои заявки с пакетом фотографий, в надежде заработать немного лишних денег и самоутвердиться. Правда, к тому моменту, когда пришел ответ, он был уже не таким долгожданным и радостным. В то время я целиком и полностью увлекся Алёнкой, а не карьерой. Жаль, что эта страсть угасла вместе с последними опавшими листьями той странной осени.

Когда мы встретились вновь, чтобы обменяться пакетами, разговор в уютном кафе возле метро затянулся на несколько часов. Оказалось, что нам обоим нравится один и тот же кофе, что мы не любим сахара, что Чак Бери намного лучше Литтл Ричарда, а Чак Паланик хоть и пишет об отвратительном, но настоящий современный гений. Оказалось, что она смотрела «Титаник» одиннадцать раз, и каждый раз плакала, и будет обязательно плакать при следующем просмотре. Оказалось, что ее любимый цвет — изумрудный, она не любит розы, и уже год пытается дочитать роман Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери». Оказалось, что мы оба преданные фанаты «Биттлз» вообще и Джона Леннона в частности, что оба любим Джонни Деппа за смазливую мордашку, а Олега Янковского и Никиту Михалкова — за актерское мастерство, которое пронизывает до костей. Потом она узнала, что мой начальник планирует снимать фильм, и загорелась желанием побывать на съемках. А я узнал, что у нее дома есть оригинальная пластинка 68-го года с альбомом «Сержант Пеппер», на котором, помимо отличной музыки, записан специальный ультразвук, который заставляет всех собак в округе истошно выть. Мы болтали обо всем подряд, ловили себя на мысли, что любая тема интересна нам обоим, и что совсем не возникает разногласий. Аленка удивленно спрашивала: «Тебе действительно интересно?», а я отвечал, что, да, я и подумать не мог, что мне будет ТАК интересно.

Она узнала о моем увлечении фотографией и долго, с интересом, расспрашивала о цифровых фотоаппаратах, про которые слышала, но пока еще ни разу не видела. Сама Алёнка нигде не работала, а училась на переводчика, надеясь через несколько лет переехать жить в Лондон. Ей нравился дождливый английский климат, она любила серость, туманы и аристократию, она мечтала, чтобы ее любимая певица Земфира когда-нибудь написала бы песню об Англии, болела за «Арсенал», фанатела от книжек Артура Конан Дойла и тщетно пыталась привить в кругу своей семьи странное нерусское «файв о клок». Отец в пять часов обычно пил пиво с друзьями в гараже, а у матери начинались любимые телепередачи, и она категорически отказывалась менять уютное кресло перед телевизором на чай с бутербродами (правда, поданные непосредственно к креслу блюда принимала с видимым благодушием).

Затем мы вышли из кафе и гуляли под вечерним небом, не замечая жизни вокруг, поглощенные друг другом, в ярком сиянии зарождающихся отношений. Мы бродили по какому-то парку, лавочки которого были усеяны влюбленными, студентами и мамами с колясками. Мы не хотели расставаться в тот первый наш вечер, который показался волшебным нам обоим. Но, в конечном итоге, я проводил ее до дома и шел полтора часа по пустым ночным улочкам, а за спиной трепетали молоденькие, слабые крылья любви.

Аня Захарова первой заметила мое новое настроение, когда на следующее утро забежала в магазин оставить очередной тираж гей-журналов. Она заварила чаю и живо поинтересовалась насколько все серьезно и кто та счастливица, в которую я влюбился. Под напором Ани я не удержался и все рассказал. А что известно Ане, то стало немедленно известно Славику, и уже вечером он пришел в гости с пивом и расспросами.

— Такое дело надо отметить! — говорил Славик, садясь на жалобно скрипящий под его весом стул. — Любовь, она просто так не приходит! Это, брат, событие!