Лоренцо фотографирует меня одну на фоне восьми сохранившихся колонн храма Сатурна, потом делает несколько кадров нас с Роберто у триумфальной арки Тита – для отчета его маме. Нам приходится встать близко друг к другу, и босс осторожно обнимает меня за талию.
– Ты не против, Марина?
– Смелее, босс, – улыбаюсь я. – Что уж стесняться, когда мы провели ночь в одной постели.
Кажется, мне все-таки удается его смутить, потому что Роберто выпускает меня из объятий и сдвигает солнечные очки с затылка на глаза.
Солнце припекает все сильней, и я не завидую археологам, которые ведут раскопки на краю форума, у зеленых кипарисов. Тень от деревьев нисколько не спасает, пока они осторожно очищают каменные руины с помощью кисточек, чтобы ничего не повредить. Мы несколько минут наблюдаем за ними. Лоренцо весело спрашивает у симпатичной девушки-археолога, как продвигается работа и что интересного они нашли. Девушка, даже не взглянув на него, сосредоточенно очищает фрагмент каменной кладки и отвечает, что все идет по плану, а представляют ли их находки интерес, решать ученым. Видимо, вопросы праздных туристов ее порядком достали.
– Я тебе говорил, – тихо замечает мне Роберто, пока Лоренцо просит разрешения у археолога сфотографировать ее за работой. – Лоренцо ни одной юбки не пропустит.
– Во-первых, она в шортах, – защищаю его кузена я. – А во-вторых, он просто общительный. В отличие от некоторых.
Роберто, вспыхнув, отворачивается.
– О чем разговор? – возвращается к нам Лоренцо.
– Так, ни о чем. – Я беру его под руку. – Ну что, идем дальше?
Затем мы осматриваем Палатинский холм, и Роберто сообщает, что здесь по преданию Капитолийская волчица выкормила близнецов Рэма и Ромула, впоследствии основавших Рим. А Лоренцо добавляет, что тут было престижно селиться во времена Римской империи.
– Выходит, это вроде Рублевки, – замечаю я.
Но кузены меня не понимают, и приходится им объяснить.
Мы делаем фотки на фоне хорошо сохранившегося дворца Флавиев – его в 1930-х годах отреставрировал Муссолини к приезду Гитлера.
– Жарко! – Я обмахиваюсь руками, мечтая скорее очутиться в тени и съесть мороженое.
– Тогда предлагаю отправиться к фонтану Треви, – говорит Лоренцо. – Там можно освежиться, бросить монетку и загадать желание.
– А может, хочешь посмотреть Уста Истины, Марина? – предлагает Роберто. – Пока мы рядом?
– Да ну, скукота, – кривится Лоренцо.
– Это их показывали в «Римских каникулах»? – оживляюсь я, вспомнив сцену из фильма.
– Да, – Роберто кивает. – Тут недалеко.
– Поверь мне, ничего интересного! – убеждает Лоренцо. – Просто мраморная плита с изображением бородатого мужика с открытым ртом.
– Первый век до нашей эры, – добавляет Роберто.
– Я бы хотела посмотреть!
Лоренцо приходится подчиниться большинству. Мы петляем по живописным улочкам и вскоре подходим к старинной церкви.
Круглая мраморная плита с маской Тритона находится внутри, на ее территории. С каждым шагом, пока мы приближаемся к ней, меня охватывает все большее волнение. Как будто я в шаге от чего-то мистического. Сквозные отверстия на месте глаз, ноздрей и рта притягивают мой взгляд. Кажется, из пустых глазниц на меня смотрит сама вечность.
У маски, стоящей на коринфском постаменте у стены, фотографируется компания туристов, и нам приходится подождать. Лоренцо отходит в сторону, делая снимки церкви, и вскоре пропадает из виду. Когда туристы удаляются, мы с Роберто оказываемся вдвоем возле Уст Истины.
– Эта маска Тритона считается самым древним детектором лжи, – объясняет Роберто. – Если положишь туда руку и скажешь неправду, уста закроются, и лжец лишится руки. В Средние века мужчины приводили сюда жен, которых подозревали в измене, чтобы проверить их невиновность.
Я опасливо смотрю на прорезь во рту маски. Интересно, насколько она глубока.
– Не бойся, клади руку, – подстрекает Роберто.
Я мотаю головой и прячу руку за спину:
– Ты первый!
– Как скажешь.
Он просовывает ладонь в каменную щель. Я, затаив дыхание, смотрю, как его пальцы исчезают внутри.
– Теперь спрашивай, – Роберто поворачивает голову ко мне.
– Что? – удивляюсь я.
– Это Уста Истины. Ты можешь задать мне любой вопрос, и я отвечу тебе правду. Или лишусь руки.
Он ждет, а у меня в голове проносятся сотни вопросов. Нравится ли ему в Москве? Скучает ли он по Риму? Как он относится к беременности Франчески? Кого из своих сестер он больше всего любит? Правда ли, что главной женщиной в его жизни навсегда останется мать?
– Ну же, Марина! – торопит он.
– Какой у тебя любимый фильм? – выпаливаю я совсем не то, что хотела спросить.
В темном взгляде Роберто мелькает тень разочарования, как будто он ожидал от меня совсем другого вопроса. Но затем его губы трогает улыбка.
– Ты же понимаешь, что если я назову любой другой фильм, эта древняя штуковина откусит мне руку? – шутит он и торжественно говорит: – Мой любимый фильм – «Римские каникулы».
Я ждала того, что он захочет меня разыграть, но все равно испуганно вскрикиваю, когда Роберто широко распахивает глаза и начинает корчиться, как будто его руку перемалывают на кости чудовищные каменные уста Тритона: