ЦДЛ

– Вы – опасные люди. Ваша фантазия не имеет предела, – сказал генерал.

– Это уж точно – когда мы спускаемся на землю с небес, где витаем, – нас ждут.

Боже, какой же у нас, пишущих, недостаток страшенный – еще и устно метать бисер. Ладно – письменно – не все же свиньи, но устно? И где? Кому? А главное – о чем? Я уж не говорю зачем.

– Ну кто поверит, что в Госбезопасности бьют? Сейчас мы – другие. Да и потом, у нас есть наш суд, который не чета буржуазному. Подавайте, если мы в чем-то не правы.

– Кстати, один мой коллега пытался это сделать, – попробовал я возразить, – вы ему выбили ребра и сломали зубы, будто одно растет из другого. Но ваш, я подчеркиваю… И ваш суд не поверил ему. Тогда он показал рентгеновский снимок, заодно «вскрыв свою черную подпольную суть – анфас и в профиль», отчего прямо аж взвизгнули в суде – не могли сдержаться. И когда справились со своими эмоциями, сказали: «Ну что ж, вполне фотогеничное ребро, но оно не ваше. Вы – жалкий жалобщик и клеветник в придачу и, значит, бесхребетный человек. А у бесхребетного человека не может быть ребер. Вы лучше скажите – как у вас с головой? Теперь она, небось, только для шапки годится?!»

Но гляжу – он опять заглотнул свой голос на нужную высоту. И продолжал как ни в чем не бывало:

– Крайность всегда нежелательна. А вы не хотите нам помочь, чтобы обойтись без нее? Мы не можем допустить, чтобы вы безнаказанно смеялись над нами, да еще через враждебные нам рупора. Обхохатывать нас мы никому не позволим.

– Берите рупор в руки и обхохатывайте нас. Кто вам мешает?

– Мы слишком серьезным делом занимаемся, чтобы еще иронизировать по поводу своих подследственных. Вот что – есть выход! – вскричал он…

Границы Советского Союза настолько протяженны, что можно наверняка найти тысячи тысяч выходов, тоже мне удивил.

– …Уезжайте-ка подобру-поздорову! Скатертью дорожка! – И он сложил свои пухлые ладошки клином, как бы намекая, что самолет – самый лучший в этом случае способ убраться восвояси. Ногти его отливали синевой, будто и впрямь разрезали небо.

– То есть – катись на все четыре стороны? – переспросил я, прямо-таки не веря такому подарку.

– Вы же, кажется, еврей, вам сам Бог велел ехать в Израиль (все-то вам евреями кажутся).

– Трудно еврею вырваться из СССР в Израиль, – говорю я ему, – но когда он туда приезжает – ему уже ехать дальше некуда. А куда девать инерцию? Я же не в состоянии буду остановиться. Столько лет сидел на цепи и нате – приехал. И потом, там еще не решили – должен ли Израиль быть и лучше, и гибче (египче), а Египет – израильче? Нет, это тоже не выход, – разочаровал я его, – хотя это и очень заманчиво – сорваться с цепи.

– Ну, сколько ваших коллег уже уехало, и ничего – живут. А многие даже и от испуга оправились – вон какие смелые, не то что здесь, трепетунчики! Прямо растут на глазах.

– Вот именно – на глазах. Смысл-то какой уезжать, если вы нам свои глаза тут же вдогонку?

– «Везде хорошо, где нас нет» – гласит русская пословица. Не правда ли, мудрая? – спросил он.

– Но где вас нет? – вот в чем вопрос, – отвечаю.

– Да работаем потихоньку, – скромно заметил он, – за вами нужен глаз да глаз. Творческие работники – черт-те что творите! Глаз да глаз, – повторил он. И добавил: – Бровь да бровь, где глаз – как партизан в лесу, – стали мы уклоняться от приятнейшей темы – «А не рвануть ли отсюда?».

На все лицо вопящий прыщ. Далее шли две ягодицы мясистого подбородка и лезущий сам себе в задницу нос. А поверх – не видящие всего этого две щелки глаз непонятного цвета и назначения. И к тому же безбровых. Потому что сразу же начиналась прическа, уж порядком полысевшая и плашмя лежащая на черепе. Застегнутый на все пуговицы (так они скрывают свою шерсть, чудовища) – он откинулся, дернул на себя стол многоместный, порылся где-то в его потрохах, запустив туда руку по локоть, и вынул кипку нетронутых бумаг. Разложил их пасьянсом ближе ко мне. И предложил вынуть наугад одну-единственную в гладком конверте с окошечком посередине.

Как школьник на выпускном экзамене, я потянул билет. Вернее, предбилет – израильский вызов с печатями разноцветными, новенький, чистый, еще без моей фамилии, но с «родственником» в конце.

– Предкам-то твоим, – а потом поправился: – «вашим» такой поблажки не было. Ну да ладно! – И он стал заполнять его, зная заведомо мои анкетные данные. – Конечно, все это чудовищно! Вас бы не высылать, а к стенке ставить. Родина не прощает.

Будто он уже переговорил с Родиной по телефону. Что-то еще бормотнул, поскрипывая пером или креслом. А я думал: конечно, внутренние пороки должны иметь свою внешность. Чудовище должно выглядеть чудовищем, каким бы неприглядным оно ни было. Тем более если оно живет среди людей и за их счет. Или люди в его обществе уже перестали быть людьми? Мол, сами едва ли красавцы, чего уж тут замечать, тем более примелькавшееся, привычное. А если внимательно приглядеться, так и вполне терпимое, лишь чуть и вылезающее из-под форменной фуражки с двумя костями крест-накрест и черепом Дзержинского посередке.