ЦДЛ

В чёрном коридоре стояли игральные автоматы. Они волшебно сияли, как павлиньи хвосты. В их стеклянных витринах открывалось подводное царство с рыбами и кораллами, автомобильные треки с гоночными, яркими, как цветы, машинами, колоды игральных карт с магическими королями, ва­летами, дамами. Из автоматов, как из шарманок, лилась музыка. От неё на­чинала кружиться голова, как от сладкого угара.

Апанасьев устремился к автомату, где плавали рыбы, шевелились мор­ские звёзды, волновались водоросли. Уселся на стульчик, отодрал с пивной бутылки фольгу, открыл чмокнувшую пробку, сделал глоток и забыл о Ку­равлёве. Сыпал монеты в щель, нажимал клавишу. Кружились цифры, звон­ко высыпались монеты. Их было то больше, то меньше. Апанасьев волновал­ся, добавлял монеты. Рыбы плавно скользили, похожие на серебряные полу­месяцы. Разом замирали, а потом плыли в другую сторону.

Лицо Апанасьева было озарено свечением морских глубин. Глаза стреми­лись сквозь водоросли, минуя рыб, мимо перламутровой раковины, в беско­нечные глубины. Пучина манила его, утягивала в бездну, где не было рыб, кораллов, цветущих актиний, а была непроглядная пустота. Из неё раздавал­ся зов, кто-то звал к себе Апанасьева. Он на секунду отвлекался, делал гло­ток пива, кидал монеты и снова устремлялся в бездну. Глаза его были расши­рены, он что-то видел такое, что было недоступно Куравлёву. Он рисковал, он играл не со смертью, а с чем-то более грозным, чем смерть. Он покидал морскую пучину и летел в космос к иным мирам. Они звали его, сулили от­крыть великую тайну. Он погибал, очарованный этой тайной. Она ему не да­валась, ускользала, едва он к ней приближался.

Куравлёв понимал, что является свидетелем безумия. Оно стало захва­тывать и его. Музыка пьянила. Он смотрел, как проплывет, качая плавни­ками, электрический скат, и начинал грести руками, чтобы поспеть за ры­бой. Деньги у Апанасьева кончились. Бездна его отпустила, пометив, чтобы он вернулся и снова начал игру с потусторонней стихией.

Обессиленный, поникший, Апанасьев оставил автомат и вышел на свет. Он выглядел измождённым, словно из него слили кровь.

— Довезёшь меня?

— Конечно. Ты ни на что не годен.

Девицы на причале сверкали голыми ногами, расстёгивали блузки, что­бы была видна грудь. Апанасьев не смотрел в их сторону.

— Пойдём, — сказал он.

Глава двадцать вторая

Куравлёв медленно подбирался к книге, которую не решался начать. По­ездки в Афганистан не хватало для книги о войне. Он находил в Москве не­давних участников войны, “афганцев”, и те делились своими воспоминания­ми. Он познакомился с офицером спецназа, невысоким тихим карелом, кото­рый убил Амина во дворце, у резной стойки бара. Десантник, который теперь работал на тепловозе, рассказал о высадках в горах, откуда десантники спу­скались в долины и громили противника. Он встречался с водителями грузо­виков, которые шли по Салангу, доставляя в армию топливо и снаряды, а их подстерегали засады. Враг из крупнокалиберных пулемётов сжигал колонны. Его удостоил встречи бывший командующий армии. Он рассказал о своей первой поездке на фронт, где увидел убитых солдат, которых посылал в бой.

Куравлёв слушал рассказы о жизни на заставах, о вертолётных ударах, об операциях в Герате и Джелалабаде. В этих рассказах присутствовали и те, что поведал ему усталый подполковник в Кандагаре. О кастрированном вер­толётчике. О четырёх солдатах, которые сгорели в БТРе, но не сдались. О перебежчике, чью голову ночью подбросили в окоп. И конечно, здесь бы­ли сюжеты о разрушении Мусакалы и охоте на караваны в красной пусты­не Регистан.

Материалы были собраны. Оставалось преодолеть последние страхи и поймать удар сердца, с которого начнётся роман.

Куравлёв весь день провёл дома, за рабочим столом, составляя план бу­дущей книги. Выстраивал сюжет, помещал в невидимые хитросплетения сю­жета образы героев, их жизни и смерти. К вечеру отправился отужинать в ЦДЛ и оказался за одним столиком с Фаддеем Гуськовым. Обычно ворч­ливый и сумрачный, с мрачно опущенной нижней губой, Гуськов казался вдохновлённым:

— А что, Фаддей, верно, что ты вступил в партию? — спросил Курав­лёв, давая понять, что это событие широко обсуждается в писательском ми­ре. — Покажи партбилет.

Гуськов извлёк и показал новенькую книжицу Куравлёву. Держал её бе­режно, поворачивая из стороны в сторону, как зеркальце, играющее зайчи­ком света.

— Теперь я получу журнал “Литературное обозрение”. Это будет новый имперский журнал. Он будет проповедовать империю. Не ту, которая отхо­дит в вечность, а новую, которая идёт ей на смену. Россия — империя, та­ковой и останется, под двуглавым орлом или красной звездой, или под ка­ким-нибудь евразийским барсом.

— Ты уверен, что империя сохранится? Слишком много охотников её разрушить.