ЦДЛ

Они успели заскочить в отель, Куравлёв взял несколько нужных в похо­де вещей. Через час они садились в четырёхмоторный транспорт с закопчён­ными двигателями и уже летели над горами в Шиндант.

Кругом была сухая жёлтая степь. Командование дивизии размещалось в старых казармах. На пыльном плацу развевался линялый красный флаг. В стороне сушилось бельё. Перед входом в каменный дом на верёвке был привязан баран. Его узкая морда с маленькими тоскливыми глазками повер­нулась, когда Куравлёв проходил мимо.

Начальник штаба был замотан, то и дело звонил телефон, входили офи­церы.

— Извините, полковник Романов, — начштаба недовольно взглянул на Куравлева. — Комдив на марше. Завтра мы вас представим. Утром пойдёт вертолёт. Пока располагайтесь в гостинице. — И полковник Романов забыл о Куравлёве, зло набросился на вошедшего офицера.

На складе выдали тёплый бушлат, брюки, шапку с козырьком — “чеп­чик”, как назвал её прапорщик.

Вечером с майором Торобовым они пили чай в гостинице. Из окна бы­ла видна вечерняя краснеющая равнина. В капонирах стояли боевые маши­ны пехоты, направив орудия в степь.

— Какая обстановка? — спросил Куравлёв майора. — Какая она, война?

— Воюем потихоньку. Конца не видно.

— Побеждаем?

— Сидим в городах. Все кишлаки у противника. На дорогах наши за­ставы. Днём проводим колонны, ночью “духи” выходят, минируют бетонку. Мы утром мины снимаем, проводим колонны, а ночью опять минируют. Так и воюем.

— А купить нельзя? Они же продажные.

— Даём и деньги, и оружие. Они грузовик автоматов получат, благода­рят, в дружбе клянутся, а потом из этих автоматов наши колонны расстре­ливают.

— А этот Мулла Насим что за фрукт? Удастся его уничтожить?

— Едва ли. Они за неделю знают о начале операции. Пока мы дивизи­ей до Мусакалы доберёмся, он из кишлака в горы уйдёт и народ уведёт. Опе­рация впустую. Для устрашения, как говорится.

— Что же, у них такая разведка сильная?

— Везде глаза. Мы языка берём, потрошим, иной раз, чего греха таить, током пытаем. А он, едва жив, выдает дезинформацию. Вот как недав­но... — Майор замолчал, словно жалел, что раскрылся едва знакомому че­ловеку.

— Что недавно? — выспрашивал Куравлёв.

— Взяли языка, из автобуса вытащили. Мурыжили его, всю печень от­били. Просили указать, в каком кишлаке укрывается Мулла Насим. Нако­нец, указал кишлак. Посадили его в вертолёт: “Показывай!” А он навёл вер­толёт на “дружескую банду”, ну, то есть на тех, что нам в дружбе клялись. Мы с вертолёта кишлак в пух разнесли. Когда обман открылся, выбросили его из вертолёта.

Майор неторопливо отпивал чай. За окном темнело. Боевые машины пе­хоты были почти не видны.

— А что в Союзе? — спросил майор. — Отсюда непонятно, что там тво­рится. Когда уходили воевать, называли героями, сынами Отечества, а сей­час чуть ли не палачи. Куда Горбачёв смотрит?

— Нам тоже не всё понятно. Должно, скоро войска начнут выводить.

— Ия так думаю. Тогда зачем людей губить? Кишлаки разорять? Ну, это не наше дело. Будем спать, Виктор Ильич.

Они разошлись, и Куравлёв, засыпая, видел, как в Пёстром зале ЦДЛ пьяный Шавкута называет себя лучшим прозаиком России.

Глава двенадцатая

Вертолёт летел низко над трассой. Сквозь иллюминатор Куравлёв видел бетонку, сплошь уставленную машинами, танками, артиллерией. Тяжёлые кунги тянулись один за другим, как неуклюжие слоны. Катили самоходные гаубицы, вытянув тупые стволы. Колонна боевых машин шла, изрыгая се­рые дымы, похожие на волчьи хвосты. Шли зачехлённые установки залпо­вого огня. Над трассой висела пыль, ветер сносил её в сторону клетчатых возделанных полей.

Куравлёв прижимался к иллюминатору, чувствуя, как дивизия мерно и неуклюже вторгается в хрупкий мир рукодельных полей, гончарных киш­лаков, хрустальных струек арыков. Этот хрупкий мир расступался, послуш­но пускал в свою нежную мякоть железный стержень колонны.

Вертолёт опустился на площадку возле гранатового сада. На жухлых де­ревьях кое-где висели забытые плоды, коричневые, с вмятинами, словно леп­ные. Хотелось снять с ветки тяжёлый плод, сломать кожуру и всосать слад­кий сок красных зёрен.

Куравлёву казалось, что здесь царит неразбериха. Танки вращаются на месте, едва не задевая друг друга бортами. Два кунга сцепились, мешая один другому проехать. Прапорщики матерились, требуя уступить дорогу. Офицер в танковом шлеме, охрипший, торчал из люка, вызывая по рации “соседей”. Группа сапёров, вооружённых щупами, сошла с бетонки и продвигалась по просёлку.

Рыжий сапёр посмотрел на Куравлёва зеленоватыми глазами и улыбнул­ся. Он был свеж, с золотой головой, розово-белыми щеками, гибкий, лад­ный, втыкал щуп в мягкую землю.

— Откуда? — спросил Куравлёв, любуясь парнем.

— Мы из Воронежа. В Воронеж дорогу чистим, чтобы скорее дойти.

Он с товарищами стал удаляться по просёлку, по-кошачьи ступая, золо­тясь головой.

С майором Торобовым, который, казалось, отлично разбирался в царя­щем столпотворении, они перемахнули холм и оказались в спокойном и бла­гоустроенном месте.