Царство Золотых Драконов

Он никогда не упоминал о Наде Сантос или Орлице, как сам называл девочку. Семья знала, что на реке Амазонка он оставил подругу, но лишь Лиза, его мать, догадывалась о глубине их отношений. Орлица была ему гораздо важнее всех вместе взятых друзей, включая и Сесилию Бёрнс. Он и не думал примешивать воспоминания о Наде, дабы утолить любопытство кучки невежественных детишек, никогда бы не поверивших, что девочка, оказывается способна разговаривать с животными, и именно она обнаружила три сказочных бриллианта, считающихся во всём мире самыми крупными и ценными камнями. Ещё больше он не мог упомянуть и о том, что обучился искусству становиться невидимым. Мальчик сам стал свидетелем того, как индейцы исчезали по собственному желанию и, подражая хамелеонам, полностью терялись на фоне леса, сливаясь с его цветом и текстурой. Было совершенно невозможно увидеть их даже в двух метрах и средь бела дня. Не один раз он пытался повторить это и сам, однако ж, всегда безрезультатно, тогда как Наде удавалось подобное на раз-два, словно становиться невидимым было самым естественным в мире делом.

Ягуар писал Орлице почти каждый день, когда по одному-два абзаца, когда больше. Он копил страницы и отправлял их в объёмном конверте каждую пятницу. Письма с задержкой более месяца приходили в городок Санта-Мария-де-ла-Лувия, расположенный на границе между Венесуэлой и Бразилией, но с такими опозданиями друзья уже давно смирились. Она жила в отдалённом и до того примитивном городке, в котором единственный телефон находился в жандармерии, а об электронной почте и вовсе никто не слышал.

Надя отвечала короткими посланиями, составленными столь кропотливо, словно само письмо было для неё самым трудным занятием, однако ж, хватало и нескольких строчек на бумаге, чтобы Александр реально ощутил рядом с собой присутствие подруги. Ведь в Калифорнии от каждого из этих писем так и веяло девственным лесом с ласкающим слух журчанием вод и неповторимым концертом в исполнении птиц и обезьян. Порой Ягуару казалось, что он может чётко услышать запах и влажность леса, что достаточно протянуть руку, и он сможет прикоснуться к подруге. В первом письме она предупредила мальчика, что нужно «читать сердцем», точно так же, как его раньше учили «слушать сердцем».

По мнению девушки это и есть основной способ общения с животными, который ещё и помогает понять неизвестный язык. С помощью всего лишь нескольких практических занятий Александру удалось этого добиться; тогда он понял, что для ощущения тесной связи с девушкой вовсе не нужны бумага и чернила. Оказавшись в тишине и одиночестве, было достаточно лишь подумать об Орлице, чтобы услышать девушку, однако ж, в любом случае писать ей нравилось мальчику больше. Тот своими письмами словно вёл дневник.

Когда, приземлившись в Нью-Йорке, дверца самолёта открылась, и пассажиры, наконец-то, смогли вытянуть ноги после шестичасового вынужденного обездвижения, Александр, разгорячённый и с основательно затёкшими мыслями, вышел из салона с рюкзаком в руках, будучи счастливым снова увидеть бабушку. Мальчик утратил загар, а волосы заметно отросли, прикрыв собою шрам на черепе. Внук помнил, что в предыдущий раз Кейт не встретила его в аэропорте, что, конечно же, не могло не огорчить, ведь тогда он впервые путешествовал в одиночку. И тут же его пробрал смех, как только в памяти всплыл собственный испуг, испытанный в прошлой ситуации. На этот раз бабушка выразилась яснее: они должны были встретиться в аэропорте.

Чуть только мальчик миновал длинный коридор помещения, как сразу же увидел Кейт Койд. Нисколько не изменились те же растрёпанные волосы, те же сломанные линзы, кое-как держащиеся на клейкой ленте. Одета женщина была в тот же жилет с множеством чем только ни заполненных карманов, те же доходящие до колен мешковатые штаны, лишь подчёркивающие поджарые и мускулистые ноги с потрескавшейся, точно кора дерева, кожей. Единственной, пожалуй, неожиданностью оказалось выражение её лица – обычно выражавшее сосредоточенную ярость, на этот раз оно отражало подобие радости. Александр крайне редко видел бабушку улыбающейся, хотя та и смеялась довольно громко и всё больше именно в наименее подходящие для подобной реакции моменты. Этот смех скорее напоминал громкий лай. Теперь же в улыбке угадывалось нежность, хотя и было очень маловероятно, что женщина вообще способна на такого рода чувства.

- Привет, Кейт! - поприветствовал её мальчик, слегка напуганный тем, что у его бабушки слегка поехала крыша.

- Ты прибыл на полчаса позже, - выпалила она, не переставая кашлять.

- Виноват, - признал мальчик, успокоенный её настроем: она была всё той же бабушкой, мимолётная улыбка которой оказалась всего лишь оптической иллюзией.