Царство страха

Какое-то время эти вопросы всерьез меня занимали, но однажды все кончилось. Есть такие вопросы, по по­воду которых морочишься только до тех пор, пока не увидишь их бессмысленность... и опасно приписывать это своей разумности и рассудительности. В наши дни просто быть свободным и счастливым посреди улицы — это доказательство верха разумности.

Отчего у столь многих съехала крыша но завершении Американского Века, когда кошмарная семейка Бушей снова дорвалась до власти? Почему подскочило число самоубийств среди подростков? Может, президент — это клон? Моя машина, так случайно, не взорвется? И откуда у моей лапочки взялись все эти рас­путные татуировки по всему телу?

ПОМЕТКА РЕДАКТОРА

Минуту подождите. Перерывчик! Отчего я строчу все это на примитивной электрической пишущей машинке, вместо того, чтобы скопировать их в этом проклятом удолбанном интернете — достаточно мышью кликнуть или клавишу нажать? Я — Дебил, да? Альцгеймер все-таки добрался до меня, выходит? Что это все значит, скажи мне, Гомер?

* * *

Нуда ладно. Вернемся к нашим баранам. История Гигант­ского Дикобраза не получила продолжения. В конце концов, во избежание смертоубийства и очередных пяти лет в тюряге, я был вынужден принести в жертву мой несравненный Шмайсер Наци — я раскурочил его мощным прессом, и передал си­лам закона и порядка в большом белом пакете, наполненном ядовитой кислотой, разъедающей плоть всякого, кто к ней прикоснется.

Так все и закончилось, насколько я помню. Никто больше не вспоминал ни об автомате, ни о Дикобразе. Мой новый ассис­тент прибыл ближе к Рождеству — отрабатывать грант от Колле­джа Журналистики и Пиара при Университете Флориды. Я на­конец смог вернуться к «Песням Обреченного», книге, с которой я возился уже давно, но так и не довел даже до середины. А дэдлайн меж тем давно уже минул — настоящая агония. С ними все­гда одна и та же болезненная история...

* * *

Рождество пришло и ушло, а я все работал, как проклятый. Выпало много снега, а температура упала до 10-15 градусов ни­же нуля. Демократы проиграли очередные выборы, новым пре­зидентом снова стал Буш. Все это мы уже видели в восьмидеся­тые — тогда расхищение Казны также шло ударными темпами, а военная отрасль нарадоваться не могла на новые заказы и инве­стиции. Куда ни глянь — везде рулят недоноски, которым только дан флаг послюнявить.

Мы вторглись в ряд маленьких беззащитных стран — в Ли­ван, Гренаду и Панаму, просто для порядка, и примерно в то же время я заступил на работу в качестве ведущего колонки в San- Francisco Examiner, газете, принадлежащей Херсту; открыл для себя феминистскую порнографию и переехал в Сосалито вместе с Марией.

Дикое, безбашенное время, друзья. Прорвало все силы ада как говорит идиома... Спускаться с горных вершин всегда опас­но для меня, прямо таки Космическая проблема, однако в 80-е Сан-Франциско был самым подходящим местом для взрослых мальчиков.

Шок. В 1981-м мне исполнилось 44 года. Когда я смотрел на себя в зеркало, то видел закаленного, потрепанного ветерана не­скольких войн, прошедшего через несказанные передряги и дра­ки, не считая восьми или девяти тюрем по всему свету. Я про­скакал на диком звере Страсти через такие джунгли, кошмары и изнуряющие личные катастрофы, что чувствовал себя минимум лет на 200. Мое сердце оставалось сильным и непреклонным, но тело уже было изранено, поломано и покорежено в бесчислен­ных стычках и конфронтациях... Пережив слишком много все­го, я приобрел любопытную привычку выживать в любых ситу­ациях. Так повелось с самого начала, сколько я себя помню, и надо сказать, выживание стало моим коньком.

Так я пережил даже работу Ночным Менеджером в таком притоне разврата как Театр «О'Фаррелл» и сопряженные с ней семь арестов по обвинениям, от которых так просто не отвертишься, когда полиция следит за тобой 24 часа в сутки и всегда готова загрести тебя за такие обыденные вещи, как появление с бутылкой в общественном месте, проезд на желтый свет и нахождение в парке Золотые Ворота в голом виде без особой на то причины.

Хо-хо. Причина была, конечно. Причины, они всегда най­дутся. Даже у кровожадной семейки Мэнсона имелись свои вес­кие соображения. Они были тупыми свиньями-убийцами, с од­ной стороны, а с другой у них в распоряжении оказалось слиш­ком уж много свободного Времени, которое было некуда девать.

Моя ситуация выглядела строго противоположной. На мою долю выпало слишком уж много Действий. Меня знали как по­пулярного автора странных и брутальных сочинений, а также ведущего газетных колонок на разные, часто не соприкасающи­еся друг с другом темы, которого многие побаивались, и не без могущественных друзей в правительственных, силовых и социо-политических кругах.