Царство Прелюбодеев

Кружевной зонтик Полин валялся рядом с кроватью Владимира.

* * *

«Как болит голова… Надо вставать», – мутный взор скользнул по проему окна. За ним тлел все тот же серый, унылый день. – «Укатали Сивку крутые горки… Ишь, умник, насмешничает надо мной. В лучшие места меня «оформил». Да в гробу я видел ваши лучшие места!» – на зубах скрипел песок. Владимир сплюнул на пол. «Благодетель нашелся… То с бабками меня знакомит, то крокодилов натравливает, то львам готов отдать на съедение, то в небо швыряет, то песочные бури устраивает. И это – лучшие места?! – Владимир злился. – А вот возьму, и вообще не встану. Мне некуда идти – буду лежать, пока ИМ не надоест. Весь век буду лежать, пока ОНИ меня заново в другую жизнь не впихнут! Я же помню – их «Главный» говорил: поспи немного, век пройдет, и все такое… Поспи, я разбужу… А тут, какой уж сон? Львы-то настоящие были! Во сне таких не бывает. А кровь!? Меня до сих пор мутит от воспоминаний о кровавых реках».

Он посмотрел на портрет Виктора – рамка была пуста, вернее, вместо красивого лица и торса демона, в рамке присутствовал какой-то голландский натюрморт – бутылка вина, мясная подкопченная рулька, зелень лука, свежие мясистые томаты, розовый редис, еще какие-то овощи, краюха ржаного хлеба и добрый ломоть желтого ноздреватого сыра.

Сколько прошло времени – он не понял. Может час, а может сутки. Махнев дремал, крутился с боку на бок, мучился от безделья. К всеобщей пакости – ему сильно захотелось есть. Нарисованная на картине снедь упрямо лезла в глаза – натюрморт стал шире, объемней и занимал теперь чуть не половину стены. Он перекрыл собой все другие полотна. Ко всему прочему по комнате потекли запахи. Но что это были за запахи! Мускатным орехом, чесноком, кайеном[42] и дымком запахла злокозненная рулька – почудилось, что он находится не в спальне, а в мясной лавке; заблагоухал чем-то кисленьким жирный сливочный сыр; хлебная краюха источала такой аромат, что казалось – ее только что вынули из печи! Откуда-то потянуло горячим раковым супом, сдобренным свежим укропом и жареным луком. Желудок злобно урчал, рот наполнился горячей слюной. «Как хочется есть! С тех пор, как я здесь – меня ни разу нормально не покормили», – думал Махнев с обидой. Совсем некстати зачесалась немытая голова. – «Придется вставать. Надо хоть что-нибудь поесть и привести себя в порядок».

Владимир встал и подошел к зеркалу: из серебристого полотна овальной рамы на него глянуло осунувшееся лицо с темными кругами вокруг глаз, несколько репейников торчали в грязных, спутанных волосах, от рубашки оторвался кружевной ворот, рукав разошелся по шву. «Да, вот это видок… – присвистнул он. Блеснули седые пряди, – неужто я поседел?» В ответ на тревожные мысли отражение в зеркале дрогнуло, расплылось, по краям побежали красноватые огоньки и вдруг, вместо жалкого, потрепанного Владимира в зеркале появился другой Владимир. Это был он, и не он… Этот Владимир приторно улыбался и походил на сытого купчишку. Новое отражение значительно прибавило в весе, облачилось в клетчатый, желтоватый сюртук, рубашку в васильковый горошек и зеленый галстук. Этот, безвкусно одетый Махнев, был к тому же розовощек, напомажен, гладко причесан на прямой пробор и чисто выбрит. На губах играла гаденькая, приторная улыбочка. Адское зеркало снова глумилось над несчастным хозяином.

Как только он подумал о воде, мыле и чистой одежде – ноздри уловили другие запахи. Он оглянулся. Странное дело – на противоположной стене обнаружилась новая дубовая дверь. Владимир готов был поклясться – чуть раньше ее не там не было. Он подошел к полуоткрытой двери и осторожно заглянул в новую комнату. «Теперь понятно, откуда эти ароматы… Так пахнет английским мылом, чистыми полотенцами и одеколоном», – рассуждал он. Какое счастье – вновь открытая комната была оборудована, как уборная.

Аккуратный мозаичный пол, изразцовые, голубоватые стены, белый комод с полотенцами и чистым бельем – все это умилило нашего героя до слез. Он не был сибаритом в полном смысле слова, однако чистоту тела, комфорт и опрятность одежды, равно как и модный покрой костюма ценил очень высоко.

Рядом с комодом красовалось трюмо с овальным зеркалом и полированным туалетным столиком. Множество гребешков, ножницы, щипцы для волос, китайский бритвенный прибор с костяными ручками в виде змеиных головок, блестящие и матовые флаконы с темно-древесными духами – все это было щедро выставлено на столе и радовало глаз. Диковинная мозаика из драгоценных камней украшала крышку зеленого сафьянового несессера. В глубине коего Владимир обнаружил еще множество флакончиков с Кельнской водой, Лоделавандом[43], миндальным и розовым маслами, серебряную пудреницу, щетки для ногтей, полировочные бархотки, мелкие щипчики и несколько стальных лезвий.