Царский угодник. Распутин

На той же показательной проповеди Илиодора спросили:

   — Батюшка, что с жидами нужно делать?

Илиодор не колебался ни секунду:

   — На виселицу их!

Большой был, в общем, демократ и человеколюб.

Из Царицына он был выслан вторично — не оправдал доверия царя и прихожан, некоторое время сидел в монастыре, замаливал грехи, потом Илиодора сослали во Флоршцеву пустынь. У Илиодора, как и у Распутина, были свои последователи, поклонницы и поклонники, богомольцы, хранившие книги Илиодора, его одежду, а иногда и вовсе какой-нибудь жалкий лоскуток — остаток его одежды, карман либо часть воротника, и к этим людям нельзя было относиться легковесно, с улыбкой, абы как, эти люди могли пойти на всё, даже на убийство, если кто-то вздумал бы обидеть их избранника.

Поскольку было непонятно, чем больше увлекался Илиодор — революционными делами или богослужением, полиция на всякий случай причислила его к разряду тихих бунтовщиков и установила наблюдение.

Жил Илиодор в сухой келье, состоявшей из двух половин, одна половина была мирская, другая духовная. Пахло в келье землёй и пауками, и сколько Илиодор ни подкладывал пахучей травы, сколько ни пристраивал на стенах мелиссы и злого ядрёного чабреца, духа этого никак не мог изгнать из кельи, дух давил, мутил голову, и сосланный в пустынь Илиодор мечтал о свободе, о Боге, о поклонниках, о собственном монастыре.

Людей к себе в келью Илиодор не пускал — даже послушника, который приносил миски с едой и питьём, и того держал на пороге, лишь приотворял малость дверь, и послушник ставил посуду на пол, затем, недобро поджимая губы — слишком уж нелюдимо живёт монах, — забирал грязные миски и уходил.

Но свобода манила Илиодора, ой как манила. По ночам он до крови кусал губы, желая полной грудью вдохнуть сладкого воздуха свободы, ворочался, потом, запалив свечу, гонял по стенам клопов и думал о том, что надо бы на зиму запастись чернобыльником либо серебристой полынью, и полынь и чернобыльник своим духом распугают всех клопов.

Случалось, Илиодор в отчаянии выходил из себя — с силой бил кулаком об пол, потом тёр его — ушибленное место долго болело — и удручённо шептал:

   — Ну, Гришка, ну, мразь! Ты ещё пожалеешь, что так со мною поступил. Погоди! Погоди-и-и. Ошибочку ты сделал, что со мною так... Отольются тебе мои слёзы!

Он ненавидел Распутина, придумывал разные планы мести, но отомстить пока не мог: Распутин в схватке взял верх, подмял всех под себя, загнал Гермогена с Илиодором в Тмутаракань, в кельи, а сам остался на свободе. Для того чтобы отомстить Распутину, нужна была свобода.

   — Ну, мразь! — вздыхал по ночам Илиодор. — Ну, Гришка! Будет и на нашей улице праздник!

Однажды, в первых числах мая, филёры, присматривавшие за пустынью, за Илиодором, по поводу которого получили прямое распоряжение министра внутренних дел не церемониться и, если что, цеплять на запястье наручники, заметили, что около монастырских стен бросит какой-то странный человек и делает замеры. Чаще всего человек останавливался напротив окон илиодорской кельи.

Подозрительного человека задержали. Задержали поздним вечером, уже в темноте, когда светили только звёзды, на опушке недалёкого леса. Им оказался царицынский мешанин Иван Синицын. За сутки до Синицына была задержана повозка, направлявшаяся в пустынь. Извозчик подозрений не вызвал — это был местный человек, занимавшийся извозом с малолетства, его знали и в управе, знали и филёры. Иван Синицын нанял извозчика специально. С собою он вёз два баула и меховой свёрток. По дороге попросил остановиться у колодца, где босая богомолка пила воду из ведра, спросил у неё:

   — Скажи, много ли стражников в монастыре?

   — Нет, — ответила та, — человека три. Больше никого не видно.

Пассажир отдал извозчику пальто и серебряный рубль — плату за работу, деньги по тем временам большие, — сказал, что через некоторое время поедет с ним обратно на станцию. Около пустыни, в лесочке, он слез, махнул рукой, отправляя извозчика обратно.

Дома извозчик осмотрел пальто — оно оказалось поношенным, зеленоватого цвета, годилось больше на выброс, чем на что-то другое, и извозчик, хотевший было взять пальто себе, решил, что оно ему не подойдёт — от такого пальто больше хлопот, чем радости.

Полицейские поинтересовались у Синицына, куда тот идёт?

   — Из Гороховца в Пурех, — ответил Синицын, — только вот дороги не знаю, боюсь в темноте заплутать... Решил заночевать.

   — В лесу? Не страшно?

   — А кого бояться-то?

Утром в траве напротив кельи Илиодора был найден узел с одеждой. Когда привели извозчика, он узнал в Синицыне своего седока. Распотрошили узел. В нём оказались — привожу по полицейской описи — пара сапог с галошами, новая круглая войлочная шапочка, наподобие той, которые носят горные люди сваны, два парика — рыжеватый и чёрный, с общепринятой крестьянской причёской — пробор посредине, две накладных бороды с усами, флакон клея, кисточка, зеркало, гребёнка, коробка с пудрой и пуховка — круглый перьевой комок, очень мягкий, которыми заезжие артисты обычно пудрят лицо.