Царский суд. Крылья холопа

Злой старик губной побагровел от бешенства, но понял, что возражать на это нечего: хозяин — недельщик, а он сам только, теша свою ненависть, поехал в посёлок... Стало быть, пришлось покориться.

Злоба, однако, требовала для себя пищи, и он крикнул:

   — Осорьина подайте!

   — Он уже выехал, — сказал один из понятых. — Вишь, как гонит, за околицей... не поймаешь уж, пожалуй.

   — Ну, Данилушка, и ворога упустил! Опять твоя же милость... Сочтёмся при случае.

   — Для чего уж, — спокойно ответил недельщик. — Семь уж бед — видно, один ответ!

Змеев что-то буркнул и крикнул ещё раз, торкнув пальцем перед собой в ту сторону, где стояли, понурив голову, недавние сваты:

   — Это что за мужики... прости Господи, олухи! Начальству шапок не ломают.

   — Нездешние... Шурья это Удачи Амплеевича, Молчановы, — робко отозвался приказчик Осорьина.

   — А где Суббота Осорьин, не с вами? — крикнул тут на сватов Змеев.

   — Остался у наречённого тестя, у Нечая Севастьяныча.

   — У Севастьяныча коли он, не уйдёт ворог от нас, — прошептал Змеев, садясь в свою кибитку.

За ним издали последовали Молчановы, видевшие, как впереди повозки пустился вскачь и скрылся мгновенно за заворотом овражка конный слуга Коптева, тот самый, что отворял им утром ворота при подъезде к дому помещика.

Не будем повторять проделанных Нечаем при встрече с губным нежностей и вежливостей; не остановимся и на заботливости, с которой собственноручно вынул злого старика Коптев из повозки, поставив его довольно ловко на нижней ступени лестницы. Эти особенности улещания нужных людей проходимцами вроде Нечая случались во все времена и представляют, пожалуй, даже в наши дни сходство со стариной. Переваливаясь, словно князь родовитый владетельный, Змеев залез на первое место за стол, очутись подле Субботы Осорьина.

Губной, садясь, толкнул крепко озадаченного Субботу, вскинувшего глаза тут только на вновь прибывшего.

   — Побить бы те челом не мешало, Суббота Захарыч, его милости Емельяну Архипычу, на добре да на приятстве, штобы тебя чем ни на есть оборонил да на ум наставил, в недостатках ваших... коли такая беда стряслась с родителем, — голосом, заискивающим у Змеева и как бы указывающим ему на молодца — это, мол, тот и есть, кого тебе надо, сказал Нечай.

   — Благодарим, мы и сами себя обороним, коли потребуется... сдаётся, не хуже его милости, — сухо ответил Суббота, даже не привстав.

   — Щенок — весь в отца-бездельника! — презрительно выговорил надменный Змеев, уже весь пылая и не думая сдерживаться.

   — Нечай Севастьяныч, зажми рот твоему гостю, что бесчестит не к делу меня и отца!.. — крикнул тут Суббота, уже вспылив и невольно схватившись за нож у пояса.

Змеев также вскочил и, дрожа от бешенства, прохрипел:

   — Выбрось этого щенка, Нечай... выбрось, сей миг... а не то...

Он не успел договорить, как Суббота сильной рукой уже сгрёб его за верхнюю одежду и поднял над столом, готовясь бросить об пол.

Нечай, жена его и дядья Субботы разом подскочили и удержали пылкого молодца от беды, приготовляемой им себе этой нерасчётливою вспышкою.

Наступила минута молчания — зловещего, рокового, решавшего будущее счастливой пары.

Змеев едва пришёл в себя от страха, но и косневшим языком повторял, чуть слышно:

   — Вяжите его, душегубца, разбойника... руку поднял на власть предержащую...

Нечай Севастьяныч первый нашёлся. Он махнул рукой стоявшему всё ещё в грозной позе Субботе, и тот безотчётно вышел из-за стола и скрылся за дверями на жилую половину дома Коптевых.

Бессознательно перешагнул он через порог девичьей и очутился перед плачущей Глашей. Глаза у неё совсем заплыли от слёз. Очевидно, она не осушала их с самого утра, если ещё не с ночи.

Следом за Субботой вошла расстроенная мать невесты и, положив руки на плечи молодому человеку, тоже плача, повторяла:

   — Что ты сделал?.. Что это будет?..

   — То будет, что Нечай Севастьяныч пусть мне не попадается после этого... Заступник за негодяев, опозорив свой дом допущеньем ложных друзей своих, он не сто́ит, чтобы я...

   — Называл меня своим тестем?.. — без желчи и горести досказал подошедший Нечай. — Я сам только шёл просить тебя об этом. Ступай и... не приходи...

Жена и дочь бросились умолять хитреца, чтобы он не выгонял беднягу бесприютного.

   — Неужели ты думаешь, что я бы выгнал его, коли б у него аль у отца что ещё было напереду! — внушительно на ухо выговорил вполголоса жене забывшийся Коптев.

   — Ступай-ступай!

   — Пойду... только мы с тобой ещё свидимся...

   — Не трудись. Отворот дадут и не такому, как ты, голь несчастная!

И бессовестный нагло засмеялся вслед недавнему жениху своей дочери.

Глаша, не помня себя, бросилась за Субботой и догнала его на заднем крылечке.

   — Воротись, милый!.. Не отойду от ног отцовских, покуда он не простит тебя... Что ты там наделал такое?

   — Я? Ничего! Спроси отца, достойная его молительница, как он душу продал дьяволу, должно быть... Это ведь дьявол с кладом был, что хотел я грянуть об пол с молитвой... Ха-ха-ха! Серебром бы рассыпался, поверь... да жаль стало твоему родителю, что в делёж пойдём. Вот и накинулись на меня.