– Или вы меня немедленно пропускаете, или я отражаю в отчете попытку скрыть важные детали ведения работ по реконструкции! – решительно выдохнул он.
– Положим, мне от этого будет ни жарко, ни холодно, – лениво пожал плечами парень его возраста. – Я обязан задерживать людей без пропуска – я задержал. Прикажут пропустить – пропущу.
– Вы же знаете, что бюро пропусков уже закрыто!
– Бюро пропусков закрыто, но начальник охраны еще на месте, – размеренно ответил парень. – Вы же видели, я о вас сообщил.
– Вы своими собственными руками наносите серьезный ущерб своему предприятию! – предупредил Леонтьев. – Подумайте, что скажет вам начальство, когда получит уведомление о приостановке финансирования?
– Мне думать не положено, меня за это наказывают, – флегматично ответил охранник. – Я обязан выполнять инструкцию.
На стенке зазвенел черный эбонитовый телефон, явный ровесник сталинской эпохи. Парень снял трубку, молча послушал, повесил обратно и нажал педаль вертушки:
– Добро пожаловать в наш порт!
Первым делом аудитор отправился, естественно, на рабочую площадку – кинул общий взгляд на то, что и где происходит, где лежат приготовленные для строительства материалы, – на случай, если связки арматуры или балки перекрытий через пару часов куда-то пропадут, – проверил путевые листы первых попавшихся грузовиков и у бульдозериста, выписав названия фирм, и только после этого отправился к прорабу.
Дальше все закрутилось по обычному сценарию: взятие образцов, осмотр территории, замеры готовых конструкций, проверка согласований, наличия документов и лицензий у субподрядчиков…
Строители вкалывали в две смены, так что московского ревизора никто не торопил и ни в чем не ограничивал. Ему даже отдали на выходные дни рабочие копии документов, чтобы Леонтьев смог просмотреть их в гостинице, не бегая в порт.
Однако половину субботы молодой аудитор по вполне понятным причинам банально проспал, поднявшись только в половине второго. Еще час ушел у него на поиски приличного кафе, в котором можно сытно поесть, а не просто перехватить чашку кофе с ватным пирожным. Ресторан при гостинице Евгению не понравился: тесный был какой-то, неопрятный и прокуренный. Заказывая номер по Интернету, такие детали, увы, определить невозможно.
Поев, Женя прогулялся пешком по заваленной сугробами набережной, наслаждаясь сытой ленью, и, уже возвращаясь в номер, потянулся к телефону:
– Добрый день, Полина, это Евгений Леонтьев. Как там наши успехи в архивных исследованиях?
Девушка помялась, потом признала:
– Пока, к сожалению, никак. Оказывается, все связанные с архиепископом Афанасием документы хранятся не у нас, а в научной библиотеке имени Добролюбова. Он ведь оставил огромное количество исследований, наблюдений, трудов. По ним сейчас ученые диссертации защищают и работы всякие пишут. Это уже не наше ведомство, так просто сведений не получить. От Басарги Леонтьева у нас только хранится расписка об изъятии податной книги. Сама книга, видимо, была увезена в Москву, в министерство.
– Куда?! – вздрогнул Женя от неуместного термина.
– Ну, в эту… В тамошнюю центральную налоговую службу. Не знаю, как там она в шестнадцатом веке правильно называлась.
– Это сейчас не важно. Еще что-нибудь есть?
– Мне удалось найти среди каталогов земской избы отписку, что товары ваш боярин сдавал в Михаило-Архангельский монастырь. Однако архивы духовных учреждений у нас в другом отделе. И личные дела тоже в отдельном корпусе. Сегодня мне туда уже не попасть. Но я еще пару часов бумаги этого периода здесь полистаю. Вдруг какое-нибудь дополнительное упоминание про Басаргу найдется?
– Да, пожалуйста. Очень на вас надеюсь.
Увы, жизнь царедворца у Басарги не задалась. Во время первой поездки в Кремль, в великокняжеские палаты, боярский сын из провинциальной деревни возле Воротынска порядком растерялся из-за обилия соболиных и песцовых шуб, бобровых шапок и золотого шитья, был оттерт далеко к стене и, не понимая происходящего, лишь крутил головой, восхищаясь золотой резьбой, настенной росписью и богатством убранства. Красота, золото, меха и глянцевый наборный пол – вот и все, что отложилось у него в памяти. Однако князь Михайло увез его из Кремля веселый донельзя, а войдя дома в прихожую, так и вовсе захохотал, хлопая юного воина по плечу:
– Ну ты шельмец! Ну, прославился! Ну, молодец!
– Что случилось, княже? – не понял Басарга.
– Нешто забыл, как на пиру у меня выше князя Петра Шуйского за стол сел и согнать всячески не давался? – снова зашелся смехом Воротынский. – В палатах ныне токмо о том и пересуды. О том, что князьям Шуйским ныне ниже детей боярских самое место причитается. Оттого на тебя все пальцами и показывали, и Петруша весь пунцовый от гнева хаживал и едва посохом младшего Друцкого не оприходовал.
– А-а, вот оно почему… – послушно согласился Басарга, хотя сам особого шевеления вокруг вспомнить не мог.