Входитъ ханъ Товинскій; онъ безоруженъ, въ длинномъ черномъ доломан, безъ всякихъ украшеній, только съ клочкомъ краснаго конскаго хвоста на лвомъ рукав. Широкіе рукава спадаютъ внизъ. На немъ блый тюрбанъ съ узкимъ чернымъ кантомъ внизу. На бломъ тюрбан сіяетъ большой смарагдъ; серебряный поясъ также украшенъ смарагдами. На немъ блые сафьяновые сапоги. Онъ кланяется, поднося пальцы къ груди, рту и лбу, и все время стоитъ съ опущенными глазами.
Царица встаетъ и остается, стоя, пораженная. Это ханъ?
Князь Георгій. Да, это ханъ. А что?
Царица. Безоружный?
Князь Георгій. Его обезоружили. Вдь онъ плнникъ.
Царица. Отдайте ему его оружіе.
Адьютантъ князя Георгія приноситъ изъ первой двери кинжалъ и саблю хана и вшаетъ ихъ ему на поясъ.
Царица. Ханъ Товинскій такъ молодъ.
Князь Георгій. Ты возвращаешь ему оружіе. Не для того ли, чтобы разрушить то, что я сдлалъ?
Царица. Нтъ, нтъ, князь Георгій. Ты самъ бы это сдлалъ, если бы меня здсь не было; мы дйствуемъ заодно.
Князь Георгій. Да будетъ такъ.
Царица. Угодно ли теб, ханъ, отвчать мн?
Ханъ. Великая царица, позволь отблагодарить тебя за то, что ты возвратила мн оружіе.
Царица. Великое несчастье постигло тебя, ты теперь плнникъ въ моемъ замк.
Ханъ. Великое несчастье, но въ немъ есть и великое счастье. Я увидалъ твою красоту и услыхалъ твой голосъ.
Князь Георгій. Вотъ ты услышишь, какія онъ говоритъ сладкія рчи.
Царица. Ты меня не видалъ, ханъ; ты все время глядишь на полъ у моихъ ногъ.
Ханъ. Мой законъ — не твой законъ, царица.
Царица. Если я наброшу покрывало, ты тогда подымешь глаза?
Ханъ. Да, тогда я подыму глаза. Но я видлъ твои руки, а он прекрасны.
Князь Георгій. Ты краснешь, царица. Неужели и тутъ въ зал жарко гретъ солнце?
Царица. Нтъ… Да, тутъ въ зал жарко… Накинь мн покрывало, Фатима, чтобы хану не приходилось глядть на землю. Фатима уходитъ.
Князь Георгій ей вслдъ. Красное покрывало; чтобы не было замтно, какъ краснетъ царица.
Царица. Князь Георгій, мн кажется, что Тарасъ тебя ожидаетъ въ лагер.
Князь Георгій. Я ду.
Князь Георгій и священникъ уходятъ. Адьютантъ передаетъ игумну ключъ и идетъ за нимъ.
Царица. Твой народъ требуетъ тебя, ханъ. Двое изъ твоихъ офицеровъ были здсь, чтобы тебя выкупить.
Ханъ. свободно глядитъ на нее… Они плохо исполнили свою задачу, ибо я еще здсь.
Царица. Это было до моего прибытія.
Ханъ. А, тогда счастье не могло пойти имъ навстрчу.
Царица. Значитъ, ты разсчитываешь, что твое дло со мной окончится счастливо для тебя?
Ханъ. Великая владычица, имя твое извстно у насъ въ Товин; мы много слышали о твоей мудрости и милосердіи.
Царица. Я попрошу тебя исполнить только одну мою просьбу — и ты свободенъ.
Ханъ. Все, чего теб будетъ угодно отъ меня потребовать — я исполню.
Царица. Посмотримъ. Отдалъ ли бы ты что-нибудь изъ твоихъ земель за свою свободу?
Ханъ. Да, много.
Царица. Но у меня достаточно земли. Согласны ли ты и твой народъ отдать свою вру?
Ханъ молчитъ.
Царица. Согласенъ ли ты креститься во имя Христово?
Ханъ закрываетъ лицо рукой.
Царица. Знай, это и есть моя просьба.
Ханъ. Великая владычица, не могущественны мы тамъ въ стран нашей, но и не кичливы — и не шутимъ мы священными вещами.
Царица. Ты думаешь, что я кичлива и шучу? Во-истину, я желаю теб блага.
Ханъ. Если бы я и мой народъ хотли креститься, мы бы не противились теб всми силами. Ты напала на нашу страну и хочешь насъ окрестить; мы не хотимъ креститься, мы будемъ драться до послдняго человка.
Фатима рукоплещетъ.
Ханъ. Твой пророкъ былъ еврей, нашъ былъ арабъ, ты вруешь въ своего, а мы въ нашего. Захотла ли бы ты обмняться?
Царица. Нтъ.
Ханъ. И мы тоже нтъ.
Фатима рукоплещетъ.
Царица. Фатима!
Фатима. Прости, царица.
Ханъ. Мирно жили мы въ Товин, и днемъ надъ нами было солнце, а ночью были звзды. И пришла ты на нашу землю, и вошла въ наши хижины, и окрасила копья твои кровью.
Царица, потрясенная. Отвть ты ему, благочестивый отецъ, я нахожу… нахожу, что онъ немного правъ.