Вероятно, посол Гвариент не счел нужным посвятить секретаря посольства во все ставшие ему известными детали и в самом общем виде рассказал о циркулирующих «слухах». Как видно из его собственной депеши в Вену, датированной 2 (12) сентября 1698 года, в действительности Гвариент был точнее осведомлен о том, что встреча царя Петра и царицы Евдокии все-таки состоялась. Посол Гвариент, зная о встречах Петра с «монсовой дочерью», конечно, догадывался о том, почему царь больше не хотел видеться наедине со своей женой-царицей. Но опасался поверять все бумаге и поэтому написал вполне нейтрально о встрече царя Петра с царицей «для приветствования». Расшифровать же этот несложный эзопов язык, сопоставив его с прежними известиями Гвариента, в канцелярии цесаря большого труда не составляло. Хотя бы даже по странным деталям такого «приветствия» после почти полуторагодовалой разлуки.
Посол описывал сначала посещение царем Петром сына в Кремле, а потом вызов царицы Евдокии в Преображенское, где царь принял ее не в своем дворце, а в «чужом доме» (точно так же записал Корб). Что это был за дом, Гвариент в итоге тоже узнал: по его словам, это был дом «здешнего начальника почт». Очевидно, речь идет о думном дьяке и первом русском почтмейстере Андрее Виниусе, участнике Всешутейшего собора и одном из доверенных лиц царя{162}.
Царицу Евдокию, наверное, ждало потрясение, когда она встретила мужа, одетого в чужое для нее немецкое платье. За полтора года отсутствия в России Петр должен был сильно измениться. Но никакие неожиданности не смогли сломить духа этой сильной женщины; четыре часа, проведенные, по словам Гвариента, «в тайной беседе»{163}, окончились ничем, Петр не достиг желаемого согласия на постриг жены в монастырь. 31 августа царь снова приехал в Кремль для того, чтобы приветствовать патриарха Адриана. Патриарх был болен и не мог сам явиться к Петру. Царя должно было интересовать: почему никто из духовных не выполнил его указ об отправке строптивой царицы Евдокии в монастырь. Депеши посла Гвариента и записки Корба в описании этой встречи являются плохим подспорьем из-за ряда неточностей и преувеличений. Говоря о патриархе, который якобы едва откупился от царского гнева уплатой многих сотен рублей, или о привезенных в Преображенское для розыска попах, они передавали какие-то бытовавшие в то время слухи, напрасно связывая их с делом царицы Евдокии. По справедливому мнению М.М. Богословского, к розыску тогда были взяты не те попы, которые не смогли исполнить распоряжение об «уговоре», а священники мятежных стрелецких полков{164}.
Петр так и не простил царице ее упорства. Но следуя в своем рассказе за депешами Гвариента и полностью доверяя им, не делаем ли мы ошибки? Ведь беспристрастные дворцовые документы свидетельствуют и об отпуске «в хоромы» царицы Евдокии «сукна, тафты» и прочих товаров 2 сентября 1698 года, то есть
В то же самое время царь начинал втягиваться в стрелецкий розыск. Петр многое узнавал о стрельцах, желавших вместо него «на царство выбрать государя царевича», о том, как мятежники хотели бить челом в его отсутствие царицам Прасковье и Евдокии, царевичу Алексею и сестрам-царевнам, в первую очередь Софье{167}. В Москву уже свозились из разных мест для нового следствия несчастные стрельцы четырех полков, устроивших выступление летом 1698 года. И эти стрельцы вместе с их прежними начальниками Лопухиными крепко оказались соединены у Петра в одно ненавидимое целое.