Братья новоиспеченного царя Иудеи жили далеко от Иерусалима, и Аталья прежде не видала их и не думала о них. И вот они явились в столицу прощаться с отцом, и все дни траура пребывали во дворце и, кажется, не торопились разъезжаться по своим домам. “Тревога пробирается в сердце, – говорила себе Аталья, – что на уме у этих праведный ханжей? Яд ненависти к матери моей и, стало быть, ко мне, влил Одед в их души, возможно, пособил Иошафат, да и Эльяу не остался в стороне. Святость не вступает в спор с властолюбием. Закон – пустое слово, коли корона – награда за преступление его. О, боги! Храните меня и мужа! Берегите царство наше от покушения предателей! Разве в благочестивые их головы не может пробраться мысль убить моего Йорама дражайшего, власть захватить и меня лишить жизни или изгнать?”
Аталья помрачнела. Заметила, что и муж Йорам в тревоге пребывает. Догадалась: те же думы его гнетут. Супруги не говорили меж собой о предчувствиях своих, напрасных возможно. Не хотели трусливыми друг другу показаться, но оба страшились и оба желали избавления от страха.
Определенности хотелось. Пусть бы подозрения рассеялись или подтвердились. Второе лучше, ибо тогда не грех, а благо нападать первым. “Не коснеть в надежде на мнимость угрозы, – рассуждала Аталья, – но идти навстречу опасности и уничтожить корень ее и самою мысль о ней. Только так вернешь покой душевный!”
Аталья не полагалась на изобретательность Йорама. Она должна придумать трюк сама, но проделать его руками мужа. “Негоже влачить существование в страхе утратить жизнь, семью, царство, мечты! – думала она, – надо действовать, пока святоши тут. Ах, хоть бы какая зацепка, чтоб совести рот заткнуть!”
“Мне показалось, что братья твои о чем-то перешептывались с Матаном и на тебя оглядывались…” – сказала Аталья мужу Йораму. “Я тоже это заметил…” – мрачно ответил супруг, и рука его непроизвольно скользнула к рукояти меча. Они не обменялись более ни словом, но одномыслие с союзником ободрило Аталью. Теперь нужен план.
4
Над Иерусалимом нависало ночное небо. Луна и звезды то появлялись, то скрывались за бегущими облаками. Во дворце отбушевал ужин, трапеза подходила к концу. Муж Йорам восседал в царском кресле. По правую руку его устроилась Аталья. Братья сидели рядком. Напротив расположились первосвященник Одед, а с ним Матан и старшие коэны из храма. Аталья видела, как мрачен лик Йорама. Это не огорчало ее, скорее радовало, хоть не было в душе веселья. Сладкое – последнюю перемену кушаний – единственная женщина за столом вызвалась подать сама. “Надеюсь, мужчинам будет приятно получить угощение из рук супруги монарха!” – проговорила она.
Аталья вышла и вскоре вернулась с подносом, на котором высились кувшин и кубки, наполненные лучшим вином из подвалов дворца. Слуга нес блюда с фруктами. Против каждого из сидящих она поставила его угощение, сопровождая это действо приятной улыбкой и приветливым словом. “Дорогих гостей прошу отдать честь дарам наших садов и виноградников!” – сколь могла любезно воскликнула она.
Похвалы царскому напитку вскоре сменились отчаянной зевотой. Некоторые из сидевших за столом почувствовали усталость и запросились спать. Аталья указала царским братьям на комнату, где их ждали постели. Одед и коэны простились с хозяевами и отправились домой. Из всех людей храма остался только Матан, неожиданно утомленный и посему получивший приглашение Атальи переночевать во дворце. Муж Йорам, бодрый и сумрачный, удалился в свои покои.
Аталья не последовала за мужем. Она притаилась у двери и принялась глядеть в замочную скважину. Йорам метался от стены к стене, яростно жестикулировал, говорил сам с собой. “Конечно, они заговорщики! – слышала Аталья глухой трагический голос, – моей смерти они хотят! А где улики? Нет их! Выходит, страх затмевает разум мой? Что делать? Подскажи, Господи, как поступить? Коли за жизнью моей они пришли – долг мой первым прикончить их! Иль нет в сердцах их зла? Не может не быть! Они задумали цареубийство!”
“Самое время помочь ему сомнения отбросить!” – мелькнула мысль в голове Атальи, и она ринулась в комнату, где крепко спал Матан. Решительно выхватила кинжал из-за пояса его. Он не почувствовал – в кубки Матана и братьев мужа она добавила сонное зелье. С добычей в руках Аталья прокралась снаружи к окну горницы, где терзался бедный Йорам, и перебросила клинок через решетку.
“Что это там за звук, словно железо ударило по камню? – услыхала Аталья голос мужа, – о, это кинжал, добрым ангелом брошенный в окно! Всевышний подает мне знак! Теперь наверняка я знаю – они задумали меня убить! Не выйдет! Господь не оставил меня! Я сделаю это первым!”
Аталья слышала, как Йорам, схвативши оружие, бросился в комнату, где спали братья. “Они не вскрикнут, они вообще не проснутся!” – злорадно подумала Аталья и скрылась в своей опочивальне.