Царевна Волхова

Только бы Эля выкарабкалась! Только бы поднялась! Тасю не пугали ни последствия страшной черепно-мозговой травмы, ни осложнения, ни, быть может, годы предстоящей реабилитации, врачи и расходы — это все ерунда! С этим они справятся. И деньги она достанет. А Сеня — он станет лечить сестренку улыбками! Он вылечит её своим смехом. Она поможет сыну вновь научиться смеяться…

Пусть доченька поскорее окрепнет. А потом… потом она начнет действовать. Она должна искупить свою вину перед детьми. Она виновата, что не смогла стать стеной, не защитила. А раз так — пусть искупление будет страшным! Она уж не остановится на полпути… Она поломала детей, значит о своей душе нечего и думать. Пускай погибает — туда и дорога!

Появилась медсестра. Пора было менять капельницу.

— Борис Ефимович говорит: завтра, Эленька, в палату будем переезжать. В простую палату!

Машины глаза сияли. Это была и её победа. Ради Эли она перестроила свой график дежурств и дежурила сутки через сутки, а то и подряд без отдыха несколько дней. Уж очень зацепила её судьба маленькой пациентки. То, что выпало ей, детям не выпадает. Не должно выпадать!

Маша выходила, а Тася вытянула — глаза в глаза — свою девочку, повторяя шепотом: «Живи! Живи!» Доктора призвали профессора из клиники нейрохирургии имени Бурденко, и тот приезжал к ней не реже двух раз в неделю.

Это был берег жизни. Помощи. И надежды… И пока Тася с дочкой были здесь, среди милосердных — они в безопасности. Но там… там, за окнами раскинулся чудовищный материк. Иная планета, законов которой они не знали, потому что их просто не было! Там обитала нежить в людском обличье. А мир узнаваемый и привычный окончательно рухнул для них.

Смута, растерянность, страх мешались в Тасиной голове. Она до сих пор не могла понять: как случилось то, что случилось? Как сошлось, что её с детьми — шаг за шагом — гнали вон. Вон из жизни! Она ненавидела свои сны ведь именно с явления бабы Тони во сне все и началось. С этих её безуспешных поисков умершего деда, с попытки разыскать его могилу…

«Могилы, могилы… мои дети оказались на краю могилы — вот что из этого вышло, Тонечка, вот, что вышло! Ты знаешь об этом? Знала ты об опасности, которая подстерегала нас? И если да, то какое право имела толкнуть на этот путь? Подвергнуть опасности… И самое страшное то, что я не понимаю этого механизма, этой работы судьбы — за что? Почему? Ты ведь знаешь ответ! Так почему ж ты нам не поможешь из своей иной жизни… Ведь она есть — раз ты просишь меня, раз ты являешься мне, значит, ты жива! Почему ты не прогонишь этого жуткого зверя, который сидит возле меня — ночь напролет… И из пасти его вонючей капает слюна! А глаза — человечьи! Я, что, с ума схожу? Тоня, помоги мне, прогони зверя, у меня земля плывет под ногами… Земная кора дала трещину! Он сидит в моей каморке каждую ночь. И он настоящий, Тонечка, настоящий! Я знаю — это не призрак. От него несет псиной! Он коснулся меня один раз, когда уходил, боком своим поджарым, и я почувствовала, какая жесткая у него шерсть! Я уйду, уйду без страха, без сожаления — уйду туда, к тебе. Но что станут делать без меня мои дети? Не дай им пропасть!»

И мутная волна ненависти поднималась в душе — ненависти к миру, который не принял её. К людям, которые хуже зверей… Тася вполне понимала, что отчасти причиной тому её слабость — она зашаталась, не выстояв перед первыми ударами судьбы. Пускай они были жестокими, эти удары, но она не имела права на забытье, должна была уберечь детей!

Бесприютная, безнадежная странница… ей не за что было цепляться. Ни дома, ни работы, ни близкого человека — и больные дети. Что ж, место надежды занимает отчаяние. И если душа с ним не справится — из круга отчаяния прут монстры. Они манят, зовут: переступи черту! Ту, которая удерживает в круге заповедей: не укради! не убий! А за этой чертой… нет, Тася об этом не думала. Она эту черту уж переступила. Потому что была готова на все, лишь бы отомстить! Отомстить тем, кто стал вольным или невольным виновником бед семьи.

«Я стану Царицей ночи! — твердила она про себя. — я пойду на все, но детей… нет, дети останутся чистыми. Детей своих я этой тьме не отдам!»

Между тем, берег жизни все больше вытягивал Элю. Она шла на поправку. С головы сняли бинты, и только прооперированную область повыше виска все ещё закрывали марлевые прокладки и пластыри. Она стала понемногу ходить, опираясь на мамину руку. Но желание говорить и общаться не возвращалось к ней.

— Эля, ты помнишь? — Тася пыталась прорвать глухую оборону молчания. Но Эля упорно молчала, даже кивком не выдавая реакции на вопрос. Иногда она улыбалась маме. Но редко.

Через неделю после целой серии новых обследований врачи провели консилиум и пришли к выводу, что их пациентка почти полностью утратила память.

Глава 9 ЕЛЕНА СЕРГЕЕВНА