Цареградский оборотень

Тогда княжич обозрел землю вокруг и увидел, что все на этой земле стало ближе и теснее, чем виделось в детстве. И Лисий Лог должен был оставаться еще далеко, а чуялось, что уже где-то рядом, рукой подать.

-- Лог далеко еще? -- спросил он, недоумевая.

-- Вон, княжич, рукой подать,-- подтвердил Брога его догадку и протянул руку, указывая на черный покров.

Стимар посмотрел в сторону палей, видневшихся вдали, и у него, словно межою, захлестнувшей горло, перехватило дыхание. Издали свои земли казались совершенно чужими, как холодные зимние тучи.

Он ударил чужую кобылицу по ребрам и помчался туда, оставив позади остолбеневшего от изумления Брогу.

Он гнал во весь опор к той широкой черноте и, достигнув, верно, проскочил бы всю ее в одну незримую стигму бытия, как проскакивает душа черноту между двумя сновидениями -- так миновал бы он просторы гари, если бы кобылица сама не уперлась вдруг на месте, у опасного края, и не заржала испуганно перед глубоким черным провалом в земле.

Озноб охватил княжича Стимара под теплым корзном. Он хотел обернуться и переспросить бежавшего следом воина, где же дорога и где тот заветный Лог. Но страшно было спрашивать воина, потому что черный провал и был тем Лисьим Логом, где испокон его, княжича, короткого века росли высокие липы, рос орешник и где он вместе со своими братьями любил когда-то красться за всякими зверьками, а потом еще девять лет подряд любил охотиться уже в одиночку, легко отыскивая Лисий Лог в своих цареградских снах.

Роща, некогда подступавшая к Лисьему Логу с другой стороны, тоже вся сгинула, оставив за собой только сплошной черный покров теней, что тревожил взгляд издали, а теперь тяготил дыхание горьким и соленым запахом золы, под которым теперь были погребены все запахи любимых снов.

У Стимара закружилась голова, и он на миг потерял себя, будто вновь канув с ромейской галеры в холодную глубину реки. Чуткая кобылица сразу сделала шаг в ту сторону, куда княжич стал валиться, и, когда он очнулся, едва удержавшись в седле, то огляделся по всем сторонам света и стал думать, что же случилось с ним и с землею.

А случилось, что, пока княжич таился за межами родных земель, кто-то отнял у него Лисий Лог и вместе с Логом отнял какое-то огромное богатство, которым он владел и цену которого не знал до того, как заметил кражу. Будто бы исчезло такое особое богатство, без которого он не только не имел права быть на этих землях княжьим сыном, но и родиться на этих землях никогда не мог, а потому неизвестно откуда теперь взялся -- из каких неведомых и потаенных мест.

Древний заговор против всякого морока так и просился на уста -- тот заговор, которому старейшины рода обучили княжьего сына перед его отбытием в ромейское царство.

Все должно было пропасть от этого грозного реченья из трех имен верховных богов небес и солнца -- и этот черный провал в земле, и черное поле, и Брога, поивший его своей собачьей кровью, и чужая кобылица со своим жеребенком, и та река, в чьей глубине он потерял себя; и, должно быть, пропал бы от заговора сам корабль, какой привез его через море против течения реки в этот край, который теперь не в силах было признать своим. И где же тогда суждено было очутиться княжичу Стимару после тех разруштельных слов, в иную стигму бытия?..

Тогда он отринул древний заговор и вновь осмотрелся по сторонам, собирая для себя под небесами новую землю, без которой ему вот-вот пришлось бы пропасть самому, оставшись только тенью в своих цареградских снах.

Замкнув взглядом земной круг, княжич Стимар устало вздохнул и проговорил в чужую сторону света:

-- Широко палили...

-- Широко,-- откликнулся слобожанин и добавил с завистью и уважением.-- Твоих, Туровых, знатно народилось, княжич. И за Черной горой нынче весной жгли. Широкие поля открылись, поглядишь сам. Далеко видать стало.

-- Отец дома? -- спросил Стимар.

Он, верно, и не задал бы инородцу такого вопроса, не окажись они у края черного провала в земле, по другую сторону которого, еще далеко, за лесом, стоял град Турова рода, называвшийся Большим Дымом.

Брога стал отвечать важно, по-бычьи опустив лоб:

-- Дома, на Большом Дыму, князя-воеводы, отца твоего, княжич, пока еще дожидаются с богатой добычей. С Дикого Поля не вернулся князь-воевода. Нынешней весной князь, отец твой, ушел на первой же седьмице по Радунице*.

Стимар вздохнул теперь с невольным облегчением, которого сам в себе не заметил, хотя и обучали его учителя в Царьграде замечать в себе все движения души, дабы понимать, как древние эллинские мудрецы, всю свою человеческую сущность.

По весне, с первым талом, князь-воевода Хорог начинал грозно дышать и подолгу глядел на черные стаи птиц, тянувшиеся с юга. Он выводил коня Града, сверкали глаза у обоих, оба раздували ноздри, шумно храпели.