Царь Живых

– Нам пора, Страж. Нас ждут…

Улыбчивый парень лет тридцати, терпеливо ждавший в моторке-казанке, помрачнел, увидев Адель не одну – со спутником. Но ничего не сказал, разве что дернул шнур стартера чуть резче необходимого…

Казанка понеслась вверх по Кулому.

Гедонье. Ровно век назад.

Через двадцать один год после второй отбитой попытки Прорыва старец Гедеон наконец понял, кто будет его преемником. Впрочем, старцем Гедеон и сейчас не выглядел – на вид мужик в самом соку, от силы на излете пятого десятка… Но о преемнике подумать стоило. Не о заместителе, обязанном принять команду, если старец падет в бою, – о Преемнике. Которому можно оставить дело всей жизни, всей своей очень долгой жизни, – оставить целиком и полностью.

До сих пор такого рядом не было – хотя вырастил старец бесстрашных бойцов и толковых командиров. Воинов. Но Преемника не было, и лишь сейчас Гедеон понял, кто им в свое время станет.

Иосиф.

Двадцатилетний Иосиф, зачатый в горячую ночь Победы. Горячую и в переносном, и в прямом смысле – Гедеонов Колодезь догорал, отстраивать потом пришлось заново – тем, кто уцелел в нелегком бою. Иосиф был зачат с молодой вдовой Якова Сарьина, павшего в тот страшный день – Книга Гедеона именно так, и только так, наставляла утешать, и другого утешения не признавала, – был зачат самим Гедеоном. Именно Иосиф должен был стать со временем Преемником – понял старец, заглянув в день двадцатилетия в серо-стальные глаза сына. Гедеон ошибся. Ошибся, пожалуй, впервые в жизни, и грех винить его за ошибку: когда много десятилетий вокруг лишь верные, верность их начинаешь считать неизменной и естественной – и ищешь меж них лишь Силу.

Неимоверно велика оказалась цена той ошибки.

Преемником Иосиф не стал.

Не стал, прельстившись очень скоро иным служением.

Прельстил его пришедший (вернее – принесенный умирающим) в Гедонье человек страшный и яростный, имевший много имен. Товарищ Андрей – так звали пришельца подобные ему. Казимир Янович Захаржевский, он же Самуил Дорибаум, он же Анджей Буровский, он же… – много разных имен числилось в розыскных листах человека, и многими прозвищами называли знавшие его. Не знали лишь, как ласково звала его в детстве мать – и была ли вообще она у товарища Андрея.

Человек умирал – истощенный, обмороженный, бог знает откуда и сколько верст прошагавший весенней, но еще заснеженной пармой. Умирал – и не мог умереть, не передав кому-либо своей ненависти и страстной своей ярости.

Он бредил, он выплевывал страшные слова вместе с кровью и с кусками своих легких. Он то кричал, то шептал еле слышно – и нашедшему его в парме Иосифу приходилось низко нагибаться, чтобы услышать. Иосиф слушал и запоминал все, до последнего слова, —. и перед мысленным взором его распадались престолы и рушились могущества, и землю потрясала поступь покрытых язвами и лохмотьями полчищ, и море крови нависало огромной, готовой поглотить весь мир волной, и готовился выйти из моря того Освободитель.

Иосиф понял, что его обманывают. Не сейчас – его обманывают давно, с самого детства. И с детства стоит он под чужими знаменами.

Через три дня товарищ Андрей умер.

Иосиф не стал искать неофитов в Гедонье. Просто исчез пару месяцев спустя – по Кулому шли, сталкиваясь со страшным грохотом, белые громады, – и исчезнувшая вместе с Иосифом легкая, с низкими бортами лодка-гулянка никак не могла добраться целой в этом ледяном аду до низовьев, до Печоры…

Его считали погибшим.

Но в конце следующего лета куломский рыбак Маркел Парфёнов принес весть: младший сын его, Викентий, тоже ранее бывавший в Гедонье, встретил среди сольвычегодских мастеровых парня, очень похожего на побрившегося и подстриженного Иосифа. Рабочие парня, несмотря на молодость, крепко уважали. И звали – товарищ Осип.

Питер.

Она смогла провести одна восемнадцать часов – не больше и не меньше.

Потом рванула в “Пулково”, не дожидаясь утра.

На Ухту рейсов не было, туда летали два раза в неделю. Подвернулся борт на Сыктывкар – дорогой, коммерческий, – и через два часа Наташа уже сидела в кресле “Як-45”.

Только не спрашивайте, зачем она это сделала.

Сам не знаю.

Она не была Воином.

Наверное, Наташа могла стать Воину верной подругой и растить достойных сыновей, видящих отца лишь в кратких передышках сражений, но Воином она не была.

Так зачем? Не знаю…

Можно знать все: чем пахнет раннее утро перед атакой; и какой болью отдает плечо после выстрела – на третий день затяжного жестокого боя; и насколько тяжелее становится друг, которого выносишь на плечах из пекла, – в тот момент, когда понимаешь: не донес; и с каким звуком внутри ломается ребро – твое ребро – от попавшей в него пули. Можно знать все – и даже тактико-технические характеристики заморского противоракетного комплекса “Патриот”. Лишь одно не дано знать нам, братья Воины: за что любят нас наши подруги…

И на что способны при этом.

Глава 7

Другая Битва. Другой Воин.

Амбразура жжет лицо. Глаза слепит, глаза хотят лопнуть – и хоть так отдохнуть.

Двадцать семь часов.