Царь (СИ)

Настоятель храма архистратига Михаила, на первый взгляд выглядел как обычный поп, которых в Москве и ее окрестностях было не мало. Среднего роста, с бородой лопатой и внимательным взглядом. Придя по моему вызову, он поначалу ни словом не обмолвился о своих ночных приключениях. Напротив, отслужив полностью службу, батюшка сам принялся вопрошать меня о моих грехах, на что я ему максимально честно ответил, что ничем кроме смертоубийства в последнее время не занимался, но на войне без этого никак. Что касается прочих заповедей, то в походе я чист аки голубь, а вот как он закончится так сразу и нагрешу. Неодобрительно вздохнув в ответ на мою вольность, отец Василий отпустил мне грехи и принялся рассказывать про свои похождения. В общем, ничего особо интересного я не услышал. Про то что с войском Владислава идет целый полк русских изменников, я в общих чертах знал. То, что Салтыков и Шуйский злобятся, для меня так же неожиданностью не было. Собственно из всех русских бояр оказавшихся польском плену меня интересовали только два человека. Михаил Борисович Шеин и Федор Никитич Романов. Первый был весьма толковым воеводой с репутацией незапятнанной многочисленными изменами, а второй… второй был, как ни крути, номинальным главой русской церкви. Как я не старался, но от выборов нового патриарха церковные иерархи отказывались наотрез. Филарет же, все это время вел себя примерно, рассылал по стране письма, призывающие к отпору латинянам и единению православных перед всеобщей угрозой. Одно из них с благословлением пришло ко мне. Тушинский патриарх явно искал примирения. К тому же в народе нахождение в плену лишь добавило ему популярности. Любят у нас "страдальцев за веру", а то, что Федор Никитич в неволе кайлом не махал, так кому это интересно.

— …а когда я уходил, некий холоп мне письмо сунул, — продолжал подробный и обстоятельный рассказ отец Василий.

— Письмо… какое письмо? — Насторожился я.

— Вот оно, государь, — протянул мне сложенную в несколько раз грамотку священник.

— Что там?

— Письмо тебе адресовано. Я не читал.

— Да? — хмыкнул я без особого доверия в голосе. — Ну, давай, почитаем.

* * *

Решить вопрос о приступе на Можайский кремль без гетмана все же не удалось. Слишком много сил надо было задействовать в этом предприятии, и королевич скрепя сердце пошел к Ходкевичу. Впрочем, старый вояка выслушал его не без воодушевления. Скорый приезд канцлера его тоже не слишком радовал. Как ни крути, а именно его объявят виноватым, если поход сорвется, а неудач было уже слишком много. Хорошенько поразмыслив, гетман внес в план предложенный младшим Казановским некоторые изменения и подготовка началась.

Ворота в Можайский кремль были устроены прямо в Свято-Никольском соборе и чтобы до них добраться, надо было пройти по деревянному мосту через речку Можайку. К счастью, разрушать его осажденные не стали и подъемных механизмов на нем не было. Единственной защитой моста была небольшая бревенчатая башенка, которую, впрочем, еще в первый день разрушили артиллеристы де Мара. Московиты наверняка оставили там охрану, но эту проблему брались решить люди пана Кишки, собравшего у себя большинство бывших лисовчиков. Для того, чтобы доставить петарду к месту подрыва была устроена специальная тележка, ободья колес которой обмотали всяким тряпьем, чтобы она не грохотала по бревенчатому настилу. Итак, сначала было необходимо вырезать защитников разбитой башни, затем подкатить "адскую машину" к воротам и подорвать их. Если подрыв окажется удачным, в дело вступят снова люди пана Кишки, а затем им на помощь придет панцирная хоругвь Ржевутского. Все вместе они должны будут захватить собор и подорвать вторые ворота, ведущие непосредственно внутрь крепости. Для этого была изготовлена вторая петарда, впрочем, значительно, меньшая, нежели первая. В общем, план был сложным и мог на любом этапе сорваться, но другого у них не было.

Руководить штурмовой группой должен был сам хорунжий Ржевутский, а устанавливать петарду — французы. Узнав об этом, Безе пришел в неистовство и долго на чем свет стоит, ругал католиков и поляков вообще и королевича Владислава в частности. Впрочем, поскольку он предусмотрительно делал это на французском языке, его мало кто понял. Де Бессон хотя и отреагировал менее эмоционально, но так же не выглядел счастливым.