Царь муравьев

– Ну, был, – Родион неохотно кивнул.

– И препарат он изобрел? И лечил им людей? И вылечивал? А люди превращались во фрагрантов?

– Ну, типа, да, – согласился Родион еще неохотнее.

– Так чего же мне наврал Мозжухин?!

– Много чего наврал. Ладно, хватит об этом, – Родион свернул тему без малейших угрызений совести. – Ты, Дмитрий, пока не наш человек. Вернее, не совсем еще наш. Посмотрим, как ты себя поведешь, тогда, может, и расскажем тебе кое-что интересное. А пока вернемся к нашему делу. Жень, как там твоя Маруська, жива еще?

– Жива. Старая, конечно, – почти десять лет ей стукнуло. Но выглядит вполне ничего.

– Ты можешь ее забрать? Или придется искать другую?

– Могу. Она у мамы.

– Не засветимся? За мамой следят?

– Следят, конечно. Но заберем.

Интересно, что это за Маруська, старая в десять лет? – подумал я. – Кошка или собака? Имя, вроде бы, больше подходит для кошки.

– Кошка? – спросил я.

– Ага, – согласилась Женя, ничуть не удивившись моей выдающейся проницательности. – Я позвоню маме, она отвезет Маруську тете Клаве, тетя Клава отдаст Маруську Лёнчику. Лёнчик привезет Маруську сюда.

– Сколько времени это займет?

– Часа три.

– Долго… Быстрее не получится?

– Быстрее нельзя – можно зацепить хвост. Сам знаешь.

– Ладно, – проворчал Родион. – Иди звони прямо сейчас. Как только привезут – сразу едем к Сухаревым. Они нас ждут с нетерпением.

– А чистильщики в курсе? За Сухаревыми они наблюдают?

– Конечно, нет! – Родион произвел рукой выразительный кавказский жест. – Неужели ты думаешь, что Ганс может нас подставить?

– Нет, я так не думаю, – отрезала Женя – как мне показалось, довольно нервно. Затем она поднялась на ноги и покинула гостиную. Я пытался последовать за ней, но Родион остановил меня. Положил тяжелую ручищу на плечо и посадил обратно на диван, придвинул кресло ближе ко мне, плюхнулся в него и уставился немигающим взглядом.

Минут пять прошло в молчании. Я ждал, пока он скажет хоть что-нибудь – начинать разговор самому мне как-то не хотелось. А он таращился на меня – разглядывал, оценивал, и вид у него был такой, словно не очень я ему нравлюсь, подсунули ему второсортный товар. Впрочем, обоюдно – Родион не нравился мне.

– Что у вас с Женей? – наконец спросил он.

– А ты не знаешь?

– Кое-что знаю… Сам скажи.

– Я ее люблю.

– Это понятно! – Родион раздраженно махнул рукой. – Все Женьку любят. Пять минут общения с Женечкой, и любой мужик в ауте. Бабенки, впрочем, тоже, в ауте – все как одна готовы ради Жени сменить ориентацию и предаться лесбосу. Ты мне скажи, что на самом деле.

– Я люблю ее на самом деле. А если ты имеешь в виду это, – я дотронулся пальцем до носа, – если думаешь, что я полюбил ее как подлизу, то ошибаешься. У меня перебиты нервы, запахов я не чувствую совсем.

– Да ты что?! – Родион хлопнул ладонями по коленям, изумился вполне искренне. – А я-то думаю: что с тобой не так? И Женька, поросенок, ничего мне не сказала – наверное, подколоть решила. То-то, гляжу, смотришь ты на меня волком, и ни на какие дела не ведешься.

– А на что я должен вестись?

– Как на что? – Родион пожал плечами. – На феромоны. Ты знаешь, что это такое? Только не говори, что не знаешь, доктор.

– Знаю, это средство общения у насекомых.

– Совершенно верно! – Родион вдруг расцвел в улыбке. – А ты ничего, Дмитрий – умный, соображаешь! Женя говорила, что ты как Шерлок Холмс – сам до всего доходишь, только кинь тебе намек. Это хорошо, правильно.

– Что же тут правильного? – вяло поинтересовался я. – Правильно то, что можно ничего мне не говорить – думай, мол, сам, доктор? По мне, так это совсем не правильно. Тем более теперь, когда вы взяли меня в дело. Я до сих пор не разобрался, кто врет больше – чистильщики, или вы, подлизы. А врете вы много и изощренно. Вот представь, что придем мы к этим Сухаревым, или еще куда-нибудь, и я ляпну что-то не то – не из вредительства, а по незнанию. И что тогда делать?

– А что ты уже знаешь?

– Да практически ничего.

– Ладно, поставлю вопрос по-другому. – Родион удобнее устроился в кресле, сложил руки на груди. – Что ты думаешь о фрагрантах?

– Думаю, фрагрантам живется легко и хорошо, – заявил я. – Если, конечно, никто из окружающих не догадывается, что в их общество затесался человек с уникальными возможностями. А что, на самом деле: захотел – влюбил в себя любого, захотел – отпугнул, захотел – вызвал любую эмоцию. Любую – страх, эйфорию, ярость, ревность, или, к примеру, желание беззаветно трудиться на благо родной фирмы без выходных и перерывов на обед.

– Это ты круто загнул – насчет желания трудиться.

– Но ведь у пчел и муравьев именно так: трудятся они всю свою короткую жизнь, пока не сдохнут. И феромоны подстегивают эту их главную мотивацию.

– У насекомых все отлажено миллионами лет эволюции, – мудро заметил Родион.

– А у подлиз – нет?