Царь муравьев

Приносят пиво. Через полчаса, когда наконец-то доставляют суп в горшочках, я уже влил в себя две кружки и слегка осоловел – в хорошем смысле этого нехорошего слова. Луковый суп вкусный. Ну, вы знаете, что это такое – ели, вероятно, не раз, когда бывали во Франции. Бурый бульончик, в нем плавают размокшие куски поджаренного хлеба и нити расплавленного сыра. «Достаточно прожаренный» бифштекс – как всегда, полусырой, так тут принято, но есть можно. И, наконец, приносят это самое «Семулю» в фаянсовой плошечке. Я в ажитации размахиваю чайною ложкой, готовлюсь вкусить нежнейшего суфле. Разгребаю клюквенный сироп и вкушаю. Физиономия моя вытягивается в откровенном недоумении.

– Что-то знакомое, – говорю. – Специфический вкус, но не могу определить точно.

– Вкусно? – Женя хитро прикусывает нижнюю губу.

– Дрянь. Редкостная гадость.

– Хочешь узнать, что это такое?

– Не отказался бы.

– Даю подсказку. По-английски сие блюдо называется «Semolina». Не знаешь такого слова?

– Нет, с ходу не переведу.

– Посмотри в словаре.

– Лезу в словарь и смотрю. «Semolina– манная каша», – значится в словаре. Все, оказывается, просто. Душенька Евгения Павловна подколола меня умело и изощренно.

С детства ненавижу манную кашу, и Женька знает это. Бифштекс просится из желудка обратно. Вот ведь кобра подколодная!

– Это месть за плохое поведение в лавке? – спрашиваю я тихо, но напряженно. – Травануть меня решила, да? Вывезти на родину в гробике?

– От манной каши никто еще не умирал.

– Я буду первым!

– Ну прости, Димочка! – Она нежно гладит меня по руке. – Я больше не буду. Правда-правда!

Ну как тут не простить? Да я и не злюсь, только притворяюсь.

Злюсь я на Женьку только в одном случае – если ее долго нет со мной. Не могу без нее. Ужасно быть настолько зависимым от кого-либо, но что я могу поделать? Она – мой кислород, моя пища и питье мое. Когда она рядом, я спокоен и мыслю вполне здраво. Когда ее нет – начинаю сходить с ума.

Я болен Женей, и знаю, что болезнь эту не вылечить.

***

Вечер, ничуть не испорченный клюквенной манкой, продолжается замечательно. Мы выходим из ресторана, вокруг горят сотни неоновых вывесок и толпы народа перемещаются по улицам Латинского Квартала, блаженно ловя парижский кайф – особый, отличающийся, к примеру, от амстердамского, или мюнхенского, или питерского. Заметно похолодало; я одеваю пиджак, Женя накидывает кофточку. Мы заходим в магазин и покупаем пять кусочков разных сыров; ловкий продавец отрезает их от сырных полукругов – огромных, ноздреватых, размером с автомобильное колесо. Пробуем каждый из сортов прямо на улице, рядом с магазином, и находим, что сыры превосходны, лучше даже тех, что пришлось мне пробовать в Германии и Голландии. В качестве компенсации за моральный урон Женя соглашается заглянуть на полчасика в суши-бар, там я быстро и жадно сжираю два подноса обожаемых мною нигири-дзуси с сырой рыбой, гребешками, осьминогами и икрой морского ежа. Женечка подперла щеку ладошкой и смотрит на меня с умилением, как на любимого щенка, уплетающего корм из миски. Выпиваю несколько чашечек сакэ, залпом, одну за другой – повышаю градус. Сакэ, как всегда, теплое и гадкое на вкус, но количество компенсирует качество, и становится мне совсем хорошо.

А если бы я был подлизой? Вот ужас-то! Хочется выпить, а нельзя. Нет уж, обойдемся…

Пожилой гитарист играет на небольшой площади. Он сидит у стены на колонке, усиливающей звук, он весь в черном, играет профессионально, с драйвом, заменяет собою целый оркестр, но не поет. Зато поют люди, выстроившиеся на площади широким кольцом. Поют нестройно, но с энтузиазмом, и Женька подпевает хрустальным своим голосочком, очень красиво подпевает, так бы всю жизнь и слушал, и мне завидно, потому что не знаю слов. Хотя песни все знакомы – «Энджи» Хендрикса, и «Сатисфэкшэн» Роллингов, и «Эль кондор паса» сами знаете кого (попробуйте только заявить, что не знаете), и, кто бы сомневался, непременный «Отель Калифорния», заезженный насмерть, и все равно звучащий здесь, в подступающей ночи Франции, волшебно и упоительно. Когда вернусь домой, найду слова всех песен и выучу их наизусть. Почему Женя знает, а я нет? Это несправедливо!