Царь мира сего, или Битва пророков продолжается

– Нет, вряд ли утонет – сказал невысокий старец с седой бородой.

– Подождем немного, Киприан. Такие большие корабли быстро не тонут.

– Смотри, смотри, что это там такое?

– Кажется, вертолет взлетает. Никак шейх сумел улепетывает?

– Ну и, слава Богу!

– Ты радуешься за него?

– Я радуюсь за то, что он не взорвал бомбу. Ведь если бы он почувствовал, что погибает, он бы мог спокойно рвануть ее. Так, чтобы не ему одному умирать.

– Да он все равно бы не взорвал, потому что у него пульт запрограммирован на взрыв через несколько недель.

– Ну, мало ли. Вдруг он умеет перенастраивать его?

– В любом случае, слава Богу!

– Слава Богу!

– А вон и наши герои, кажется, идут!

– Да, это они!

По пылающей поверхности моря из черных клубов дыма вышли две фигуры. Они шли, не торопясь, и о чем-то беседовали.

– Красота! – воскликнул второй собеседник. – Вот это финал картины! Жаль, что я не режиссер…

– Какой из тебя режиссер, Тимофей? Где ты уже успел нахвататься этих словечек? Ты же в десятом веке родился.

– Ну и что, что в десятом веке. Мне все равно Лизкины фильмы нравятся. Завидую я ей.

– Нашел чему завидовать. Она ягоды живые только у меня в скиту пробовала, а ты завидуешь…

– Что ягоды? Сказано ведь: «не хлебом единым будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих»

– Так то Божиих, не Лизкиных же?

– Да я и не говорю, что Лизкиных. Но слова, сказанные с истинной верой, и горячим сердцем, разве пустые? Разве они не зажигают сердца людей?

– Да понимаю я тебя, Тимофей, понимаю. Это я так, ворчу. Я и сам Лизавету нашу люблю, как дочь родную. Ангел она у нас. Чистый ангел!

– Интересно, о чем они там спорят? Смотри, как руками размахивают?

– Пойдем навстречу, что ли? Уж больно мне не терпится их обнять!

Михаил, идя по пояс в пламени, сердито доказывал низкому Коэну, голова которого едва выглядывала над пожаром, что он жив, и скоро увидит своими глазами дочек.

– Увидеть то я их увижу. Но вот обнять не обниму…

– Да почему же не обнимешь то?

– Ну, как же, мы ведь с тобой вроде как бы духи?

– Не духи, а души. Я думаю, что если тебя посвятили в наши дела, значит, ты еще послужишь на земле. Скорее всего, тебя вернут в твое время и дадут возможность послужить Богу!

– А как же ад? Я ведь заключил сделку?

– Вот ведь привязался! Да кому нужен твой ад? Ты сознательно пошел на вечные муки, ради всего человечества. Вот это нужно! Вот это и есть твоя сделка!

– Как-то нечестно получается. Я ведь всю жизнь поступал нечестно, всю жизнь заключал сделки с каким-нибудь подвохом. И вот впервые решил поступить честно… и тут не получилось.

– Ты что, расстроен?

– Я еще не понял ничего. Не расстроен, конечно. Скорее удивлен. Не представлял я, что все будет так. Я ведь ждал, что после взрыва я сразу в котел с кипящей смолой прыгну.

– Эх, ты! Простота! А еще олигарх… – засмеялся Михаил. – Да ты не переживай, страданий на твой век еще хватит. Я полагаю, что даже с избытком…

– Правда?

– Не знаю. Но если тебе дадут шанс стать христианином и отмолить свои грехи, то придется, наверное, и пострадать. Я, например, не представляю, как ты вернешься в свою жизнь, в свое общество и станешь там исповедовать Христа? Это ж хуже, чем на костре гореть…

– Везде нужно исповедовать Христа! – вступил в разговор Киприан.

– Ух, ты! Батюшка! Тимофей! Как незаметно подкрались-то!

– Да в таком дыму не мудрено. Ну, как вы, чадушки?

– Уже лучше – засмеялись Михаил с Анатолем.

– Ничего, ничего! Теперь будет нам всем веселей. Теперь у нас есть Победа! Правда, еще не окончательная, а все равно здорово поработали. Но отдыхать не будем. Дел мно-о-ого!

– Куда опять?

– Куда, куда… К себе, в свое время. Думаешь там забот мало? Там сейчас такое начинается!

– На авианосец?

– Тебе на авианосец, а Толюшке в Африку. К сокровищам своим.

– Толь, вот видишь, говорил я тебе, что вернут тебя еще пожить! – вставил Беловский.

– Поживешь, поживешь еще, миленький наш. Мы тебя уж больно сильно полюбили. Сколько в тебе мудрости и ясности ума! Сколько мужества! – обнимая Коэна, чуть не пел Киприан.

– Со мной никогда и никто, кроме детей и жены так не разговаривал – растерянно вращал глазами Анатоль.

– Так ведь и ты никогда столько добра искреннего никому не делал. Ну, ничего, теперь попробовал, так и продолжай, так и держи всю жизнь до самого конца, каким бы он ни был. И станет тогда твой конец таким же радостным, как и сейчас. И даже лучше в стократ!

– А куда мы сейчас идем? Огонь кругом…

– Да никуда. Так просто. Идем и идем. Разговариваем. Тимофей, вон, как язык проглотил. Ты чего молчишь, Тимофей?

– Я считаю.

– Чего ты считаешь?

– Сколько раз Миша уже пострадал.

– Да ни сколько. Сейчас плюхнется на свою койку в собственной каюте на авианосце «Президент Клинтон», как ничего и не было, и до самого Индийского океана мы его не тронем. А потом и о России позаботиться нужно будет. Ой, как много работы там!

– Но его душа-то все будет помнить – не унимался черкас.

– Душа, да… Душа будет помнить. Но у него работа такая – страдать и помнить.

– А я тоже буду помнить или все забуду? – спросил Коэн.