Царь мира сего, или Битва пророков продолжается

Тем временем дьякон деловито вынес из алтаря аналой, положил на него серебряный крест и какую-то книгу. Затем перед аналоем поставил большой сосуд с водой, медный трехсвечник и зажег неровные восковые свечи. Священник, поправляя поручи, взял книгу, полистал и, найдя нужное место, начал:

– Благословен Бог наш всегда, ныне и присно, и во веки веко-о-ов.

– Аминь! – громко и звонко пропел дьякон.

Потом священник обратился к троянцам:

– Теперь становитесь ему ошую и одесную и зело держите его, братцы, потому как он свирепеть сейчас начнет.

Троянцы подошли к Беловскому и вцепились в веревки и локти. Он мотнул плечами так, что все четверо пошатнулись.

– Ретивой, ох, ретивой… – пробормотал батюшка и начал молебен.

Он служил тихо, но красиво, зато дьякон подпевал ладно и звонко, так что деревянная церковь резонировала от звука его молодого голоса. Время от времени батюшка отрывался от книги и как-то удивленно поглядывал на Беловского. Потом вздыхал, качал головой и продолжал с еще большим усердием.

Михаил сидел крепко зажатый четырьмя троянцами. Время от времени его руки затекали настолько, что ему приходилось шевелить плечами, чуть оттягивать локти, сжимать и разжимать кулаки. После чего троянцы повисали на нем еще усерднее. Вскоре Беловский понял, что больше не вынесет этой муки, и неожиданно обратился к священнику:

   – Батюшка, ради Христа, велите этим бугаям с меня слезть! Сил больше нет, их держать!

   После этих слов в церкви воцарилась такая тишина, что стало слышно, как потрескивают свечи и хлопают ресницы дьякона. Священник многозначительно посмотрел на Саню. Саня пожал плечами. Тогда священник что-то бормоча, выставив перед собой распятие как щит, так окропил святой водой Беловского, что на нем не осталось сухого места. После этой процедуры он уставился на Михаила и стал внимательно и недоверчиво его разглядывать, как будто ждал какой-то реакции. Но Беловскому от воды стало легче и свежее, и он попросил еще раз:

   – Батюшка, ну тяжело ведь мне! Зачем меня держать, разве я убегу привязанный да с ранеными ногами? Да я и не собираюсь убегать!

   На лице священника застыла растерянность. Было видно, что он находился в крайней степени недоумения. Он трижды перекрестил Михаила, перекрестился сам и осторожно спросил:

   – Ради кого, глаголешь, тебе послабить?

   ­– Ради Христа… – настала очередь насторожиться Беловскому. В сердце екнула холодком страшная догадка: уж не сатанисты ли это какие-нибудь? Не на черной ли мессе он находится в качестве жертвенного барана?

   Священник тут же ему показался зловещим и мрачным ведьмаком, а троянцы чертями. Про себя он начал читать девяностый псалом: «Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится…», и черный поп сразу же ехидно ухмыльнулся:

   – Христа, глаголешь? А какого Христа, а? Ну-ка, скажи! – с победоносным видом накинулся он.

   Беловский продолжал в ужасе про себя молиться: «Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни. От вещи, во тме преходящия, от сряща и беса полуденнаго…» – а внешне придал себе воинственный вид и, чтобы не задрожал от страха голос, почти прокричал:

   – Иисуса Христа, вот какого!

   Поп так и отшатнулся, часто крестясь, и зашептал дрожащим голосом спрятавшемуся за его спину дьякону:

   – Читай, отец Варсонофий, читай девяностый псалм! Чит-а-ай!!!

   Дьякон, проглатывая слова, застрочил как из пулемета этот же псалом:

   – Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится… Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него…

   – Кто ты, оборотень, что тебе позволено имя Господа произносить, и не корчиться? – с ужасом в глазах, спросил поп.

   – Я не оборотень! – обозлился Михаил.

   – Заклинаю тебя всеми Силами Небесными – кто ты, демон, тысячеискусный изобразитель, что нас по грехам нашим не устрашаешься!

   – Сами вы демоны! А ну прочь от меня! – У Михаила появилось ощущение атаки.

   Священник выставил перед собой Распятие и смело направился прямо на Михаила.

   – Назови свое имя, дух непокорный!

   – Раб Божий Михаил! – заорал во всю глотку Беловский.

   Дьякон бухнулся на колени и, беспрестанно крестясь, тоже во всю силу заголосил:

   – Не приидет к тебе зло. И рана не приблизится телеси твоему. Яко Ангелом Своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех твоих. На руках возьмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою…

   – Кто твой бог? Кому ты раб? Неужели к нам пожаловал сам князь?!!! – выпучил глаза священник. – Боже, укрепи! Боже огради! Царица небесная, защити и помилуй!

   У дьякона при этих словах перехватило дыхание, голос пропал, и он с перепуганным лицом, открывая как рыба рот, не мог издать ни звука. Пришло время заорать во всю глотку и попу:

   – Заклинаю тебя, враже древний, Крестом Животворящим! Назови свое имя!

   – Зовут меня в честь архистратига Михаила!

   Дьякон выскочил пулей из церкви, а священник прислонился к стене и сполз по ней без сил.

   – Ты – бывший архистратиг Сатанаил… – понимающе пробормотал он.

   – Нет, я просто Михаил! – победно громыхал Беловский.

   – Куда ты дел нашего человека? Верни его нам, сатана…

   Тут Беловскому стало уже интересно.

   – Какого человека вам вернуть?