Читаем Царь Ирод полностью

Первоначальное волнение осело, как оседает взболтанный мед в чаше с виноградным соком. Анций хладнокровно рассматривал перстень и почти не сомневался, что он из гробницы царя Давида, но без живого Цаддока или хотя бы одного из его товарищей, этот изумруд может легко превратиться из выгодного для Ирода доказательства в улику, обладающую обратной силой - немедленно распространятся слухи об изворотливости царя Иудеи, отвлекающего от себя подозрения лживым свидетельством невиновности. А, похоже, спастись удалось только Бурсену. Сведения, которыми располагал Анций, убеждали в том, что вместе с судном затонула лишь часть похищенного: все сокровища было бы невозможно упрятать в пять мешков. Тогда где остальное и были ли у погибших злоумышленников сообщники? Трагедия на море разыгралась несколько лет тому назад и Анций подумал, что вряд ли теперь поиск случайных очевидцев принесет результаты, но тем не менее решил обязательно наведаться в Кесарию: иногда находишь доказательства там, где их не ждешь. Грабители намеревались высадиться в Мавретании, во владениях Юбы Нумидийского и, со слов Ирода, его малопривлекательной жены - Селены, чье родство, изгибаясь причудливо как ветвь смоковницы, сращивалось с могучим древом Октавиев. Значит, у похитителей был расчет продать сокровища какому-нибудь мавретанскому богатею, расчет явно небезосновательный, расчет, за которым угадывается предварительный сговор. Кто этот таинственный покупатель? Не сам ли мавретанский владыка?

Размышляя таким образом, Анций пришел к выводу, что от спешки пользы не будет, не зря об этом любит напоминать Август: спеши, медленно. Он конечно напишет обо всем в секретном послании, за составление которого пора уже было бы приниматься и без этой истории; Август ждет от него сведений касательно Трахонитиды, и он готов представить факты, которые вряд ли понравятся Ливии, но которые кажется должны прийтись по вкусу его покровителю. И медлить с посланием не следует: будет лучше, если оно опередит измышления Гнея Пизона, а в том, что тщеславный патриций поступит именно так - доставит то, что желательно Ливии - он был заранее уверен. Он непременно расскажет об этой истории и об этом перстне; слава Богам, он не утратил доверия Августа и пусть эта история ничего не значит в глазах судей, он не сомневался, что на Агуста она произведет благоприятное впечатление; он чувствовал, что Август, не афишируя своих истинных стремлений, заинтересован в Ироде, верит ему и предпочитает видеть именно его на иудейском троне. Предвидя все это, Анций с такой смелостью пообещал Леонидису двойную цену за перстень, хотя знал, что Август не транжира и в расходах аккуратен. Говорят, недавно претор Нумерий Аттик, услуживший скромно и как будто даже нечаянно Августу, возомнил, что исполнил нечто значительное и достойное большой награды, явился во дворец и сказал, что весь Рим уже говорит о крупной сумме, которую он, якобы, получил за свои старания. Август успокоил незадачливого патриция, сказав: что касается до тебя, то не верь этим слухам.

Донесение Анций отправил из Антиохии вместе с почтой наместника, а сам на попутном судне отплыл в Кесарию; погода благоприятствовала морскому путешествию и довольно скоро он увидел собственными глазами гавань, о которой говорили повсюду не иначе, как с восхищением. Гавань отвоевывала у моря внушительное пространство: сто футов в длину и двести в ширину; вдоль причалов покачивались на воде корабли замысловатых конструкций; здесь был представлен, пожалуй, флот всех стран и всех провинций, соединенных с Великим морем хоть бы какой самой мелкой, но судоходной речушкой. На берегу в удобной близости размещались одноэтажные склады с белыми крышами, от них в сторону причала и обратно двигался нескончаемый поток полуобнаженных загорелых грузчиков-рабов. На кургане, царственно возвышаясь над всей этой людской суетой, застыл величественный храм в честь божественного Августа и римского народа. Анцию рассказывали, что внутри храма воздвигнута колоссальная статуя принцепса, правда уж очень сильно смахивающая на скульптурное изображение Зевса Олимпийского, выполненного чудесной рукой грека Фидиаса из Афин; те же материалы - мрамор, золото, кость, та же знаменитая поза. Нужно будет взглянуть, рассеянно подумал Анций.

* крупная по размеру и по достоинству монета

* греческий культовый сосуд

<p><strong>Глава 16.</strong></p><p><strong>Невиновен тот, кто знает, но не может запретить.</strong></p>

Как он и предполагал, поиски следов Цаддока и его друзей оказались бесплодными. Несколько недель Анций без устали кружил по городу, часами толкался на пристани, облазил все харчевни и таверны, заговаривал с каждым встречным, приглядывался к владельцам складов и хозяевам постоялых дворов. Все напрасно.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза