Царь Иоанн Грозный

Итак, во главе государства появляются малолетний государь и правительница — женщина, и притом чужестранка из рода ненавистного московским боярам и нелюбимого народом! Чего же можно было ожидать? Казалось бы, что за смертью великого князя неминуемо должны последовать беспорядки. Но вышло обратное: в руках Елены власть нисколько не ослабла; она оказалась достойной того положения, которое выпало на её долю. Трудным было положение Елены: её не любили братья покойного государя, у которых она отняла надежду на престолонаследие; не угодила она и дяде своему — князю Михаилу Львовичу Глинскому, который надеялся управлять от её имени и обманулся в своей надежде.

Самыми доверенными и самыми влиятельными людьми при дворе в первое время по смерти Василия Иоанновича были: князь Михаил Глинский и Шигона Поджогин. В конце княжения Василия Глинский замышлял изменить великому князю Московскому и бежать обратно в Литву, но был привезён в Москву и заключён в темницу. Но потом великий князь простил его и перед смертью завещал уважать как дядю своей жены. Таким образом, Глинский и в Москве достиг почти такого же положения, какое имел некогда в Литве при великом князе Александре. Но скоро появился ему опасный соперник — молодой князь Иван Овчина-Телепнев-Оболенский, сумевший приобрести особенное расположение великой княгини, сблизившейся с ним, вероятно, при посредстве сестры его Аграфены Челядниной, мамки великого князя. Оболенскому и Глинскому стало тесно друг с другом, и Елена должна была выбирать между ними. Она выбрала Оболенского. Глинский был обвинён в том, что отравил великого князя Василия[27], точно так же, как в Литве обвиняли его в отравлении великого князя Александра. Герберштейн указывает ещё на другую причину опалы, постигшей Глинского: он уличал великую княгиню в безнравственности. 19-го августа 1534 года Глинский был схвачен и посажен в ту самую темницу, в которой сидел прежде при Василии: здесь он скоро и умер. Но вернёмся немного назад.

Умирающий Василий имел причины беспокоиться о судьбе малолетнего сына: осталось двое его братьев, которые хотя и отказались от прав своих на старшинство, однако могли при первом удобном случае возобновить старые притязания. А эти притязания были тем более опасны, что вельможи, потомки князей, также мечтали и толковали о своих старинных правах и тяготились новым порядком вещей, введённым при Василии и отце его. Если Иоанн III ещё советовался со своими боярами и позволял противоречить себе, то Василий III не искал и не принимал ничьего совета, хотел быть сам мудрее всех и все дела, по выражению Берсеня, «сам-третей у постели делал». По словам Герберштейна, Василий «властию своею над подданными превосходил всех монархов в целом свете». Всё повиновалось его самовластию. Между тем втайне бояре вздыхали о тех временах, когда их предки не дрожали перед великими князьями, а говорили с ними смело, когда князья без их совета ничего не начинали. Но при таких государях, каковы были Иоанн III и сын его Василий, опасно было шёпотом друг с другом поговорить об этом, страшно было даже помышлять...

«Вы бы, братья мои, князь Юрий и князь Андрей, — говорил умирающий Василий братьям, — стояли крепко в своём слове, на чём мы крест целовали». Боярам же он счёл нужным напомнить о происхождении своём от Владимира Киевского, напомнить, что он и сын его — прирождённые государи. Василий знал, что в случае усобицы и торжества братьев детям его нельзя ждать пощады от победителя...

Опасения умирающего сбылись: тотчас после похорон Василия великой княгине донесли уже о крамоле. Князь Юрий Иванович прислал дьяка своего, Третьяка Тишкова, к московскому боярину, князю Андрею Шуйскому, звать его к себе на службу. Шуйский сказал дьяку: «Князь ваш вчера крест целовал великому князю, клялся добра ему хотеть, а теперь от него людей зовёт!» Третьяк отвечал на это: «Князя Юрия бояре приводили заперши к целованию, а сами ему за великого князя присяги не дали: так это что за целование? Это невольное целование!» Андрей Шуйский передал об этом князю Горбатому, тот сказал боярам, а бояре — великой княгине. Елена отвечала им: «Вчера вы крест целовали сыну моему на том, что будете ему служить и во всём добра хотеть: так вы по тому и делайте. Если является зло, то не давайте ему усилиться». По приказанию великой княгини Юрий был схвачен. Его посадили в тюрьму и там уморили[28].

Между боярами поднималось недовольство: им было не по душе, что Иван Оболенский был облечён полною доверенностью правительницы, занимал первое место в управлении. Многие обманулись в своих честолюбивых надеждах и, в негодовании на Елену и её любимца, задумали уйти в Литву. Это удалось двум боярам из самых знатных родов: князю Семёну Бельскому и Ивану Ляцкому. За соумышленничество с ними правительница велела схватить брата Семёнова, князя Ивана Фёдоровича Бельского, и князя Ивана Михайловича Воротынского с детьми. Вероятно, бояре же начали смуту между Еленой и Андреем, вторым братом умершего великого князя.