Царь и царица

Досужая болтовня великосветского, посещавшегося всеми великими князьями, яхт-клуба, – этого центра столичных политических и светских сплетен, где перемывали косточки всех и каждого и где не щадили и императрицы, действительно, не заслуживала со стороны императрицы иного отношения. Распространению по городу неблагоприятных для Государыни рассказов впоследствии способствовали удаленные от двора из-за их борьбы с влиянием Распутина кн. В.Н. Орлов и СИ. Тютчева. Отнюдь не желая нанести ущерб царской семье, они, однако, своими рассказами о близости Распутина к царице и о том влиянии, которым он у нее пользуется, существенно содействовали укреплению почти неприязненного отношения к Государыне не только петербургского, но уже и московского общества (к коему принадлежала СИ. Тютчева). Переходя из уст в уста, рассказы их, естественно, извращались и, наконец, приобретали совершенно невозможный характер.

Между тем то, что говорилось в высшем обществе, постепенно передавалось в другие общественные круги обеих столиц, а затем, через лакейские и дворницкие, уснащенное и облепленное грязью, переходило в народные низы, где производило уже определенно революционную работу.

Провинция, стоявшая неизмеримо дальше от всех столичных пересудов, заражалась ими в меньшей степени, по крайней мере, в народной массе, а потому естественно, что там каждое появление царицы вызывало по-прежнему бурю народного восторга.

Изоляция от внешнего мира, в которой жила царская чета, отчасти вследствие того, что она избрала своим постоянным местопребыванием не самую столицу, а пригород, способствовала развитию неблагоприятных слухов.

До Александра III русские государи состояли в личных тесных отношениях со своими ближайшими сотрудниками, и тем более с лицами своей свиты, а вообще почти со всем офицерским составом гвардии. Они знали их всех в лицо и благодаря наследственной способности членов Дома Романовых запоминать всех, хотя бы однажды им представленных, безошибочно называли каждого по его фамилии.

Прежде довольно значительный круг лиц нередко приглашался к царскому столу, причем после обеда государи принимали близкое участие в происходившей общей непринужденной беседе. С момента воцарения Александра III положение это резко изменилось.

Убедившись, в особенности за последние годы царствования Александра II{252}, в пагубности того влияния, которое оказывала на Государя непрестанная борьба около престола разнообразных и противоречивых течений, приводившая к неустойчивости и отсутствию последовательности в государственной политике, Александр III, едва ли не сознательно, удалился из столицы, рассчитывая в тишине Гатчины освободиться от той тучи сплетен, пересудов и противоречивых мнений, которые в конечном результате не могли не оказать влияния на его отношение как к отдельным, поставленным им у власти, лицам, так и к проводимой им политике.

Окруженный несколькими близкими друзьями, как-то: Воронцовым{253}, Черевниным{254}, Рихтером{255} и кн. В. Оболенским, которым он отнюдь не дозволял вмешиваться в государственные вопросы и даже говорить о них, Александр III действительно оградил себя от интриг, могущих его свернуть с твердо начертанного им пути. Но это породило другое зло – отчужденность от общества, отчужденность от жизни и незнакомство с новыми, выдвигавшимися ею запросами и настроениями.

Существование в заколдованном кругу, куда лишь с трудом и смутно проникают те течения мысли, которые в данное время захватывают и направляют народную волю, для монарха столь же опасно, как постоянное выслушивание городских сплетен и выдерживание перекрестного огня неизменно плетущихся вокруг него интриг.

Но таково положение всех царствующих: либо полная отчужденность, либо невольное впитывание в себя множества разнообразных нашептываний и подсказываний, разобраться в коих тем более трудно, что в правдивости и в личном бескорыстии различных сообщений и указами монарх никогда не может быть уверен.

Приведу по этому поводу мнение великой княгини Елизаветы Федоровны об окружении Николая II и его супруги. На слова одного видного судебного деятеля, выразившего сожаление, что Государь не видит никого, кроме его ближайшего окружения, и что если ему неудобно общаться с парламентариями, то он мог бы все же видеть людей из мира литературного, художественного и научного, великая княгиня с живостью ответила: «А почему же не парламентариев? Ведь при нынешней обстановке достаточно прожить один год при дворе, чтобы утратить всякую веру в людей».

В первые годы своего замужества императрица Александра Федоровна сознавала весь вред этого одиночества. Так, в одном опубликованном письме к своей немецкой приятельнице, графине Рантцау, она, говоря о том, что ее муж молод и неопытен, добавляет с явным неудовольствием: «Его окружают тесной толпой родичи – великие князья и великие княгини».